Тени колоколов
Шрифт:
— Что глаза пялишь? Бабу никогда не видел?
— Такую — впервые…
— Ишь ты, оценщик какой!.. Молодой, а ранний.
— Будешь ругать, боярыня, аль погреться пустишь? — Пока он стоял в дверях, на полу с него натекла лужа. Да и самой Федосье Прокопьевне стало холодно.
— Идем! Только тихо, услышат— греха не оберусь.
— Куда идти-то? Темно, ничего не вижу…
Федосья Прокопьевна взяла парня за руку, молча повела по коридорчику в горницу. Завела, усадила на скамью.
Ужасаясь
— Так теплее?
— Спасибо, Федосья Прокопьевна, теперь не умру…
— Ты знаешь, кто я? А сам как сюда попал?
— Шел, шел и пришел… — горячим шепотом отозвался Тикшай.
Боярыня смущенно опустила взор, кровь в ней кипела, руки не слушались разума, они так и тянулись к парню — дотронуться до его мускулистых плеч, упругой гладкой кожи, мокрых густых волос.
— Ох, да ты босой?
— Сапоги на крыльце бросил. Грязные они…
— Надо же их немедленно просушить. Пойду принесу, сиди тихо. — И она выпорхнула из горницы от греха подальше.
В коридорчике наткнулась на Парашу. Обе от неожиданности испуганно вскрикнули.
— Ты чего здесь? — смутилась Федосья Прокопьевна.
— Я к тебе, боярыня. Боюсь одна спать. В окно кто-то заглядывал.
— Это тебе почудилось! Никого на улице нет. Иди ложись и меня не пугай, — строго приказала Морозова.
Параше ничего не оставалось делать, как вернуться в свою каморку, на свою скамью.
Боярыня занесла сапоги, сунула их за печку.
— Тебя бы одеть в сухое. Да нет у меня ничего, кроме сарафанов. — Страх куда-то ушел, и Федосья Прокопьевна чувствовала себя возбужденной и счастливой. Она легко порхала по горнице, не спеша оделась и заколола волосы. При этом наслаждалась, впитывая жадные восторженные взгляды парня.
— Ничего, у меня горячая кровь. Портки на мне и так высохнут… Хотя было бы лучше их тоже снять, как рубаху.
— Ну-ну, уймись, бесстыжий! — вспыхнула от откровенного намека боярыня. — Да глаза свои наглые отверни, насквозь пробуравил.
— Что ж на красоту не посмотреть! Бог мне только одну жизнь дал. И рай, и ад — всё перед нашими глазами. Зачем же от рая отказываться, если пришла пора его увидеть.
— О чем это ты, парень? У тебя не жар? Ты не бредишь? — Она подошла, приложила ладонь к его лбу.
— Это не жар, а любовь. — Он взял руку боярыни, поцеловал и приложил к груди, в которой гулко билось молодое сердце. — Слышишь, как оно стучит?
У Федосьи Прокопьевны закружилась голова, она отдернула руку, пытаясь отойти от него. Но он держал крепко.
— Прошу, боярыня, не уходи! И не бойся меня. Сейчас высохнет моя рубашка, и я уйду…
«Что я делаю? — думала Морозова. — Стыд-то какой!
— Пусти, дурной! Это нехорошо…
— Нет, хорошо. Сейчас тебе очень хорошо. И мне тоже…
— Но так нельзя. Уходи!
— Ты ведь не хочешь этого. — Руки парня, горячие, сильные, обхватили боярыню за талию.
Ещё мгновение, и она потеряет самообладание и пропадет! Изо всех сил Федосья Прокопьевна толкнула его в грудь. Он упал, а она, отбежав на безопасное расстояние, тяжело дышала. Парень поднялся, сел на скамью, привалившись к стене, продолжал смотреть на женщину.
Волосы его высохли, завившись в крутые локоны. Оголенный по пояс, мускулистый, при скупом свете свечи он казался Федосье Прокопьевне богатырем из сказки. Ноги ее ослабли. На ощупь нашла скамью, села. И протянула к парню руки. Он не заставил себя ждать, опустился на колени и подполз к боярыне. Она прижала к себе его кудрявую голову и дрожащим голосом спросила:
— Как же тебя зовут?
— В родном селе звали Тикшаем, в других местах зовут Тихоном.
— Это ты внук брата кучера? Я сразу это поняла. Именно таким тебя представляла… А теперь тебе надо уходить, Тиша, пока люди не проснулись. И собаки здесь тоже злые…
— Ещё немного, боярыня! — взмолился Тикшай.
— Нет, ступай. С меня на сегодня довольно.
Когда вышли на крылечко через черный вход, небо начало светлеть. Сад дышал легко, умытый, словно после бани. Ни облаков, ни ветерка…
Тикшай нехотя выпустил руки Федосьи Прокопьевны и зашептал:
— Я ещё приду! Я обязательно приду!
— Ох, не вводи меня в грех, парень!..
Спящий сад быстро укрыл одинокую фигуру человека. Федосья Прокопьевна вздохнула всей грудью и улыбнулась, вспомнив: «И рай, и ад — всё перед нашими глазами». «Я хочу вкусить этого рая, а потом пусть будет ад, согласна!» — подумала она и испуганно перекрестилась. Но счастливая улыбка быстро вернулась на ее лицо.
На противоположном берегу реки стеной стояли высокие стройные сосны. Их золоченые стволы, нагретые знойными лучами июльского дня, словно свечи в церкви, ровно сияли светом и жаром. Жар этот и в воздухе разлит. От него во всем теле истома.
Федосья Прокопьевна не удержалась от соблазна — опять пришла купаться. Москва-река нежилась под солнцем, чистая, прозрачная вода ее так и манила к себе. С берега отчетливо виднелись камни на дне да тень от цветущих у берега кувшинок. Грязной река бывала только в половодье, когда несла с собой лесной мусор и талую воду прибрежных ручьев. В остальное время можно было разглядеть всё подводное царство со всеми обитателями.