Тени колоколов
Шрифт:
Питирим встал, положил на живот желтые пергаментные руки, тихо сказал:
— Сукно можно было и самим соткать…
— Так, владыка, истинно так! — не выдержал Милославский. — Сотни стругов подходят к Москве-реке, и ногу скоро негде будет поставить — все места чужестранцы займут!
— Владыка? Кого ты назвал владыкой?! Здесь Никон — Святейший! — От услышанного царь взбесился. Даже встал. — Он один лишь наши души просветляет. Других владык я не ведаю. Сам-то ты кто такой? — накинулся он на тестя. — В прошлом году в воеводы лез, за день хотел всех поляков перебить, теперь
От испуга Милославский под ноги бояр скатился. Пока на улицу его выносили, Никон думал, как мысли бояр в нужное русло направить. У царя испортилось настроение, теперь он в гневе, не способен даже собой управлять.
И вновь от никоновского голоса Крестовая палата вздрогнула:
— Любить себя выше государственных дел — предательству подобно!
К Ладоге-озеру было отправлено восемьдесят семь подвод с продовольствием, оружием, порохом. Из Малороссии с нерадостным известием вернулся Артамон Матвеев, посланный для заключения договора о дружбе с Иваном Выговским и Мартыном Пушкарем. Какие уж там переговоры! После смерти Богдана Хмельницкого оба лезли в гетманы. Вернувшийся из Польши Василий Золотаренко тоже боролся за это место. Пришлось Матвееву вмешаться.
В Киеве на Раде он объявил, что Алексей Михайлович, Государь Всея Руси, и святейший Патриарх Никон желают видеть нового гетмана и нового митрополита. А избрать их доверяют Раде. Это был поистине хитрый дипломатический ход. Ведь Матвеев заранее всем верным людям поведал о своих пристрастиях.
Митрополитом единодушно избрали Дионисия Балабана. А вот за булаву гетмана долго дрались. Пушкарь со своим войском жил в Полтаве, Выговской — в Переяславле. Даже слух прошел: Пушкарь за Выговским гоняется, думает застрелитъ его. Если это выйдет, такой пожар поднимется — и русским несдобровать.
Артамон Матвеев, утвержденный в ранге «особого царского посланника», в Киев прибыл с полком князя Шереметьева. Стрельцы окружили главную площадь плотным кольцом и в круг членов Рады пускали без оружия. Боялись, что подерутся, в ход пустят ножи и пищали. На площадь вынесли стол, положили на него Евангелие, икону и крест, московский архиерей зорко следил за порядком.
Больше всех голосов набрал Выговской. Да и вполне понятно. Бывший писарь Хмельницкого, он был головою многочисленной шляхты, а в Раде в основном были паны да воеводы.
После выборов начались праздничные гулянья. Вначале украинцы угощали гостей, затем — русские хозяев. Неожиданно в разгар празднования от Пушкаря привезли послание. Полковник, бывшая правая рука Хмельницкого, просил собрать Раду в Дубне.
Вестовому Артамон Матвеев сказал, что гетманы и митрополит уже избраны всенародно. Тот прыгнул на своего рысака и зло крикнул, что, мол, этого Пушкарь так не оставит. Матвеев, тревожась, вызвал Выговского, чтобы поговорить на прощанье. Передал новому гетману указ Алексея Михайловича о разделении Малороссии на воеводства. Выговской презрительно бросил бумагу под ноги:
— Я Москве не присягал, это Богдан сделал, потому
Войску Шереметьева пришлось задержаться. Если бы уехали — брат брата перерезал бы… Такая бы драка была! Не приведи Господь… Недаром спустя неделю Пушкарь в Киев царя и Патриарха приглашал, чтоб разобраться. Услышав об этом, Выговской вновь продался Польше. Сколько зря людей было потеряно, денег и времени!..
Об этом Никон сегодня и разговаривал с царем. Тот одно твердил:
— Много грехов у нас!.. — И стоял на стороне бояр, совсем не думающих о стране.
Из-за нехватки денег и людей остановилось и строительство Нового Иерусалима. Кругом одни беды!
Вернувшемуся от государя Никону Арсений Грек сообщил: — Иван Разумов приезжал, в гости тебя зовет, ибо завтра он на родину уезжает…
Ивана Никитича Разумова Никон с детства знает. Он из Нижнего Новгорода, на всю округу известный купец. Четыре судна держит, несколько лавок поставил в сердце самой Москвы, здесь же выстроил себе хоромы. Неженатый, живет с единственной сестрой, красота которой восхищает всю столицу.
«Давно с ним не встречался, возможно, и деньжат на новостройку подарит. Придется навестить», — устало подумал он про себя.
Купец жил на Арбате, туда недалече, да без караула не поедешь. Взял десять стрельцов.
Иван Разумов встретил Патриарха радушно, поклонился ему и поцеловал руку. Раньше такого между ними не было. Да ведь теперь Никон Патриарх, а не колычевский батюшка. Из Колычева родом и Иван Никитич, не раз за одним столом сиживали. Отец уже тогда держал лавку, сын дальше пошел, много богатства нажил… Ныне он денежные горы перелопачивает…
Вошли в горницу. Она вся в иконах. Посередине — резной стол дубовый, вдоль стен расставлены мягкие лавки.
— Вот и богатство мое, святейший! — засмеялся хозяин и посадил гостя на самое почетное место — под образа.
Долго вели они тихую беседу о родных селах, о близких обоим людях, о том о сем. Время к вечеру, а купец всё ещё не раскрывал свою душу. «Как сорока стрекочет. Хитер. В отца пошел», — Никону вспомнился старик Разумов, давно покоящийся на колычевском кладбище. Тот и гнилую рыбу умудрялся продать. Сельчане шапки перед ним снимали. Теперь вот и сын хочет обвести его вокруг пальца. «Врешь, не обманешь!» — про себя засмеялся Патриарх. И строго спросил:
— Ты берешь в руки Новый Завет?
— Это дело духовника, святейший. Держу в руках эту большую книгу, да заглянуть в нее некогда, прости грешного!
— Принеси-ка ее, я тебе отдельные главы прочитаю, и ты поймешь, в чем счастье человеческое.
Из задней комнаты купец вынес толстую книгу, протянул ее гостю. Тот одним взмахом пальца нашел нужное место и певуче начал читать: «Но есть среди вас некоторые неверующие. Ибо Иисус от начала знал, кто суть неверующие, и кто предаст Его. И сказал: для того-то и говорил Я вам, что никто не может придти ко Мне, если то не дано будет ему от Отца Моего»*.