Тени сна (сборник)
Шрифт:
— Добрый… — с некоторым сомнением протянул парень, внимательно рассматривая Гюнтера. Он заложил страницу своего фолианта закладкой и аккуратно закрыл его. Как в полицейском участке закрывают перед подследственным досье, чтобы он не смог ничего прочитать. Затем подал ключ.
— Простите, как вас зовут? — спросил Гюнтер.
— Петер.
— Будьте любезны, Петер, передайте горничной, чтобы с утра меня не беспокоила. Кофе пусть подаст после одиннадцати. И обязательно газеты.
— Хорошо, гирр Шлей. Спокойной ночи.
— А вам спокойного дежурства.
Оставив на конторке мелочь, Гюнтер поднялся
«Еще кто-то хочет совершить ночную прогулку, — подумал он. В голове почему-то возникли глупо-садистские ассоциации. — Интересно, если он попадет в лапы к суккубам будет ли столь же страшно выть, как коротышка?»
Они поравнялись. У мужчины было волевое замкнутое лицо, под пиджаком ощущались тугие, без грамма жира сплетения мышц.
«Нет, не будет, — решил Гюнтер. — Материться будет. Если только всем кости не перемелет…»
У своей двери он остановился и посмотрел вслед соседу. Мужчина свернул на лестницу и, судя по звуку шагов, стал спускаться.
«Где-то я видел его лицо, — неожиданно подумал Гюнтер. Он напряг память. — Лицо немного моложе… Давно, значит, встречались… Кажется, что-то связанное со старыми политическими лидерами левых европейских партий… фотографиями в газетах… То ли Арисменди, то ли…»
Он вспомнил, и неприятный холодок зашевелился в груди.
«Моримерди! Ничего общего с политическими деятелями, кроме созвучия фамилии, и, тем более, с газетными фотографиями. Если у политических деятелей карьера начинается фотографиями на газетных полосах, то у таких, как Моримерди, — заканчивается. Военная контрразведка. Лет двенадцать назад было одно дело у политической полиции с военной контрразведкой. Тогда Моримерди проводил совместное совещание. Вряд ли он, конечно, помнит рядового инспектора политической полиции, тем более, что Гюнтер на совещании не выступал. Хотя, чем черт не шутит! Да, но что нужно здесь военной контрразведке?!»
Гюнтер задумчиво стоял у двери, подбрасывая в руке ключ. И тут заметил, что из-под нее просачивается полоска мигающего, мертвенного света.
«Господи, — подумал он, — не хватало мне самому удариться в некроманию!»
Он прислушался и сквозь толстую, наверное, дубовую, прошлого века, дверь с трудом расслышал, что в номере какой-то мужчина что-то истерически выкрикивает.
«Будет интересно, если голые девки-ведьмы приволокли коротышку именно в мой номер и устроили здесь шабаш», — мрачно подумал он и осторожно потянул за ручку. Дверь оказалась не запертой и легко приоткрылась.
В номере на стене во всю мощь работал телевизор. Пастор новореформистской церкви в Брюкленде преподобный отче Пампл, затмивший своими проповедями массу телезвезд, отправлял службу на стотысячном стадионе «Уикли».
— Грядет! — исходил пеной воинствующий пастор. Он сорвал с себя мирской пиджак и безжалостно топтал его. В белой рубашке, галстуке бабочкой и с микрофоном в руке пастор был похож на конферансье.
— Сатана грядет! — вещал он громоподобным гласом гигаваттных динамиков. — На погибель нам и детям нашим! В обличье бледном… и со звездой красной!..
Стадион ревел.
Гюнтер вошел в номер и закрыл дверь. Затем обошел вокруг королевской
— Я, случайно, не ошибся номером? — спросил Гюнтер.
Брюнетка, наконец, заметила хозяина.
— Ну, вот, — сказала она голосом горничной и надула губы. — Приглашает поужинать, а сам бродит где-то!
Гюнтер налил себе четверть стакана, выпил. Кажется, что-то французское, ударившее в нос парфюмерным букетом.
«Девочка не прочь погулять за чужой счет», — вяло подумал он.
— Я сейчас, — буркнул Гюнтер и прошел в ванную комнату.
В зеркале он внимательно осмотрел лицо. Вся левая половина, не только щека, но и лоб, затекла багровыми рубцами. К счастью, царапин не было. Если после душа сделать массаж с лосьоном, то к утру должно пройти.
Положил букет сухих веток на край умывальника и снял с плеча фотоаппарат. В футляре что-то жалобно звякнуло.
«За ваш счет, доктор Бурхе», — мрачно констатировал он опуская фотоаппарат в мусорную корзину, даже не открыв футляра. Туда же и за тот же счет последовали и раздавленные солнцезащитные очки. Затем он стал выгребать из карманов и отправлять в корзину все сегодняшние покупки.
Боевой трофей оказался армейским «кольтом». Гюнтер переложил его в освободившийся карман, а со дна извлек пуговицу. Блестящую, просто сияющую, форменную пуговицу с полицейского мундира. Он вспомнил усы под своей ладонью, закрывающей рот коротышки в подворотне, каску и искренне пожалел служаку полицейского с «проникающим» взглядом. Пуговица полетела в унитаз. Незачем прислуге ее видеть. Затем он вспомнил о соседе, за ремешок извлек из мусорной корзины фотоаппарат, открыл его и засветил пленку.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Пещера напоминала нору, старую и заброшенную. В сером мраке угадывались рыхлые земляные стены, с низкого, в рост человека, свода пучками сочащихся влагой мочал свешивались корни с комьями земли. Под ногами чавкало, а из глубины норы доносились четкое ритмичное шарканье. Шурх-шурх, шурх-шурх. Сухой звук в пропитанной сыростью норе казался нереальным.
Осторожно отводя от лица свисающие корни, Гюнтер пробирался на звук. Сверху с шорохом сыпались комки рыхлой мокрой земли, застревали в волосах, попадали за шиворот. Гюнтер шел и шел, а звук не приближался. Далеко спереди появился желтый лучик света, он мигал, иногда надолго исчезал, но рос, разгорался, пока не превратился в пламя свечи. Гюнтер остановился. Учащенно забилось сердце. Поперек норы стояла большая трехсотведерная бочка, наполовину вкопанная в землю, на ней горела оплывающая воском свеча, а за бочкой, охватив ее руками, сидел огромный, красный в отблеске света, мрачный человек и, наклонившись вперед, не отрываясь, смотрел на свечу. Был он тучен, волосат и безобразен. Руки и грудь настолько сильно заросли густой седой шерстью, что трудно было различить где его собственная, а где шерсть безрукавки из овечьей шкуры. Гладко выбритое лицо имело мало общего с человеческим: нос-свиным рылом, рот-пастью, с торчащими сомкнутыми клыками.