Тени Сталина
Шрифт:
— А как у вас личная жизнь сложилась?
— Очень тяжело. Ввиду того что отец был арестован и сидел, от меня отказывались молодые люди, когда узнавали об этом. А в издательстве даже побаивались. Замуж я поздно вышла и была счастлива всего семь лет, пока был жив мой ненаглядный Павел Евгеньевич. Сейчас я совсем одна, детей у меня нет.
— А как вы в этой квартирке оказались?
— Я уже рассказывала, что, когда отец вернулся, у нас на улице Горького оставалось по комнате в пятикомнатной квартире. После смерти отца там вообще стало невозможно жить — въехали еще другие люди и вели себя безобразно. Мы долго менялись, около семи лет, и наконец отдали ту площадь за эту квартирку.
— Расскажите, пожалуйста, о последних днях жизни отца.
— Мы же с мамой до последнего часа не знали, что у него
— А где он похоронен?
— В Донском монастыре, где крематорий. Там в стене были захоронены урны маминых родителей. И вот когда отец вернулся из ссылки, родители, предвидя свой конец, купили гранитную стелу неправильной формы, установили ее там же, на территории монастыря, и перенесли туда прах бабушки и дедушки. Цветник сделали, фотографии, надписи и еще место оставили. И когда отец умер, его прах там тоже захоронили и надпись выбили, а когда мама скончалась, я сама ее урну там захоронила. Выбрала ее самую лучшую фотографию, ведь она очень красивая была, и рядом с папиной поместила. А себе место я рядом с бабушкой оставила и племяннице наказала, как все сделать…
— А как мама умирала и что говорила?
— Вы знаете, ведь она такая поджарая, суховатая была. В восемьдесят шесть лет сама по магазинам ходила, сама себя обслуживала. И память у нее была лучше моей — никакого склероза. На улице ее сбила машина, и у нее оказалась сломана шейка бедра. В таком-то возрасте. Но она была сильной воли человеком и через полтора месяца уже ходила на костылях. Я ее привезла домой. Но неожиданно у нее нарушилось кровообращение, и ее руки и ноги стали сильно отекать. А потом какие-то галлюцинации начались. И когда ей стало совсем плохо, я перевезла ее в больницу, где она умерла у меня на руках. Придя в сознание на мгновение перед концом, она сказала всего одну фразу: «Какой кошмар…» И все.
От Надежды Николаевны я уезжал с полным «дипломатом» фотографий ее отца, мамы, Сталина, членов его семьи. Сел в машину, завел двигатель, но потом повернул замок зажигания и заглушил мотор. «Какой кошмар!» Слова ее матери, сказанные перед смертью, можно было поставить эпиграфом к огромным кирпичам псевдосочинений о Сталине, расставленным на полках книжных магазинов. Ведь в этом беззастенчивом и наглом глумлении над своей историей нет ни слова жизни и ни слова правды. Самолюбование бездарных и тщеславных графоманов, генетически обделенных нравственным сознанием! Нет внутри их Царствия Божия, потому и пинают мертвых и беззащитных. Да пропади они пропадом! И именно тогда я окончательно утвердился в мысли, что во что бы то ни стало надо сделать нормальную, человеческую, а не дьявольскую книжку о Сталине и Власике.
Часть вторая. ЖИВЫЕ СТРАНИЦЫ
Н. С. Власик, генерал-лейтенант
МОЯ БИОГРАФИЯ
Я родился в 1896 г. в Белоруссии, в деревне Бобыничи, в бедной крестьянской семье.
Родители умерли рано, мать я не помню совсем, отец умер, когда мне было 3 года.
Старшим в семье был брат, которому было 13–14 лет. Кроме брата у меня было еще три сестры, все старше меня. Я был самым младшим.
Жить было очень трудно, земля была плохая, и было ее очень мало, и к тому
В Февральскую революцию, будучи дежурным по батальону, вывел батальон на Красную площадь и без единого выстрела присоединился к восставшим.
В 1917 г. я был избран в полковой комитет. С октября 1917-го работал в органах милиции.
В 1918 г. был зачислен во вновь организованный рабочий батальон Рогожского-Симоновского района и с этим батальоном, реорганизованным в 393-й Рогожского-Симоновский полк, выехал на Южный фронт в распоряжение 10-й армии в г. Царицын, где получил назначение пом-комроты, а затем командира роты.
В царицынских степях принимал участие в ликвидации белогвардейских банд. В боях под Сорентой был ранен и направлен в Москву, в госпиталь на излечение. В 1918 г. вступил в партию. После выздоровления получил назначение в 1-й Советский пехотный полк, а затем в 1919 г. по мобилизации партии был направлен в Особый отдел ВЧК в распоряжение товарища Дзержинского.
До 1927 г. я работал в Особом отделе в контрразведке, а затем в 1927 г. перешел на работу в Оперативный отдел.
С 1919 по 1952 г. я прошел путь от рядового сотрудника до генерала. Я не имел за эти годы ни одного взыскания, а только награды и поощрения.
Воспоминания Николая Сергеевича Власика, продиктованные им перед смертью и записанные его женой Марией Семеновной Власик, мне передала дочь генерала Надежда Николаевна Власик-Михайлова по завещанию своей матери вместе с большим количеством фотографий, на которых запечатлен И. В. Сталин собственным фотоаппаратом начальника Главного управления охраны.
Николай Сергеевич был большим другом моего отца, да и мне пришлось поработать под его руководством в ГУО в должности начальника охраны Николая Михайловича Шверника. Я собственными глазами видел беспредельную преданность моего шефа Сталину, чувствовал его безграничную любовь, которую он питал к нашему вождю. Приведу лишь один факт, свидетельствующий о благородстве генерала Власика. Летом 1956 года, после возвращения опального генерала из красноярской ссылки, я навестил его в дачном поселке Ильинском. Мы сидели с ним вдвоем за столом и распивали охлажденную бутылку цинандали. Наша неторопливая беседа велась вокруг Сталина. Я считал, что распространенное в последнее время мнение о виновности Сталина и его роковых ошибках было совершенно неверным. Однако, сказал я тогда своему собеседнику, он все же совершил одну большую ошибку — позволил Лаврентию Берия арестовать вас. В этом я уверен… Но не успел я договорить последнюю фразу, как генерал Власик схватил мою руку, лежащую на столе, и крепко сжал ее. Лицо его слегка побледнело, и он властно произнес, глядя мне прямо в глаза: «Бичиго!(Так называли меня близкие.) Молчи! Молчи! Не смей говорить так! Ты же не знаешь, как он был перегружен работой! Он даже не имел возможности подумать о себе!»
Такая жесткая реакция Николая Сергеевича на мои слова о виновности Сталина в аресте своего начальника охраны еще раз подчеркивала его удивительное благородство: для того чтобы подумать о нем, Иосиф Виссарионович должен был подумать о себе. И действительно, генерал Власик прав: ведь не прошло и трех месяцев после его ареста, как Сталина не стало. И сейчас я уверен, что будь на прежнем месте Власик, этого бы не произошло и исход был бы совершенно иным. Мудрость и благородство генерала Власика беспрецедентны: он не только сумел понять ту трагическую обстановку, которая сложилась вокруг Сталина в последние годы его жизни, но у него хватило мужества пережить весь кошмар издевательств над ним во время его пребывания в тюрьме, сохранив свою преданность и безграничную любовь к вождю. А кошмар пыток Берия, как известно, не имел границ.