Тени сумерек
Шрифт:
Мальчишка ел — как за себя кидал, а из поданного кубка с подогретым вином плеснул немного на пол, и лишь потом — отпил. Сколько ему было лет во время Дагор Браголлах? Четыре, пять — от силы шесть. Как вышло, что он не ушел с семьей? Как он умудрился уцелеть — после налетов восточных орков, после «красных просек» дор-дайделотской армии, после работорговцев и вербовщиков на «коронные работы»? Ни денег, чтобы откупиться, ни родичей, чтобы защитить — Берену вдруг стало больно за мальчишку как за себя.
Поев и допив вино, Гили отодвинул тарелку
— Что благородные господа желают послушать?
— Мы здесь гости, — улыбнулась Тхуринэйтель. — Решать хозяевам.
— Спой нам нашу старую, — сказал один из стариков, тощий и крючконосый Хардинг из младшей ветви клана. — «Вспоминай меня». С разрешения лорда, конечно…
— Пой, — сказал Берен.
Гили поклонился, подстроил струны и взял согласие.
Когда я уйду — вспоминай меня
Когда я уйду — вспоминай меня
Не плачь, не горюй — вспоминай меня
Не грусти — вспоминай меня…
Это была простая песня — простые слова, простая музыка; длинная пастушеская баллада, знакомая всем с детства, с бесчисленным количеством куплетов, в которых менялась только первая строчка.
Растают снега — вспоминай меня
Растают снега — вспоминай меня
Не плачь, не горюй — вспоминай меня
Не грусти — вспоминай меня…
Голоса разделились. Несложная мелодия оставляла много простора для вариаций, и каждый повел ту партию, которая ему нравилась, слаженный хор из нескольких десятков голосов, текущих по разным руслам — одни считали, что так людей научили петь эльфы, но Берен думал иначе: хадоринги теснее общались с эльфами, но пели в один голос. Просто у того, кто вырос в горах, кто с детства слышал эхо, это получается само собой…
Затеплится день — вспоминай меня
Затеплится день — вспоминай меня
Не плачь, не грусти — вспоминай меня
Не горюй — вспоминай меня…
Берен изумленно услышал в хоре высокий, весенний голос Этиль и звучный, чистый — Эрвега. Простецкие слова хороши были тем, что присоединяться мог любой, кто пожелает, даже если слышит песню в первый раз. Берен перевел взляд на другой край стола — и увидел, что Кайрист слегка обескуражен таким поворотом дел. Ну да, мы же стараемся быть большим севрянином, чем сам Учитель-Моргот… А тут такая неожиданность: поют и рыцари Аст-Ахэ, и грубоватый эр'таэро, простой северянин, и Мэрдиган, не говоря уж о стариках, роняющих слезы в кружки.
Опустится ночь — вспоминай меня
Опустится ночь — вспоминай меня
Не плачь, не горюй — вспоминай меня
Не грусти — вспоминай меня…
Болдог молча щерился, Илльо тоже не пел. Берен усмехнулся про себя, выдохнул стоящий в горле ком — и присоединился к хору. Куплета этого не знал никто, но со второго раза подхватили все — кроме черных:
Промчался огонь — вспоминай меня
Промчался огонь — вспоминай меня
Не плачь, не горюй — вспоминай меня
Не грусти — вспоминай меня…
Песня закончилась.
— Кисловато, — сказал Болдог. —
Юный менестрель шмыгнул носом и оторвал «веселенькое» — граничащую с непристойностью песенку о косаре и пастушке. Потом, воодушевленный успехом — еще одну, о развеселой дочке кузнеца. Затем он спел длинную печальную балладу о резне в долине Хогг, и еще одну — о смертельной вражде братьев Мэрдиганов, Кервина и Элдора, из-за демоницы, принявшей облик женщины.
— А знаешь ли ты, юноша, — медовым голосом спросила Даэйрэт. — хоть одну из песен своего князя?
Паренек испуганно заоглядывался.
— Не трясись, — Болдог бросил ему монетку. — Сегодня можно. В другой раз снимем башку, а сегодня можно.
— Воля ваша, — паренек опять шмыгнул носом. Потом глубоко вздохнул и спросил:
— А еще глотку промочить нельзя?
Даэйрэт протянула ему свой кубок, менестрель отпил и с поклоном вернул. Потом выпрямился и ударил по струнам.
Чувствовалось, что пареньку хотелось не столько пить, сколько дернуть для храбрости. Берен вздрогнул: с этого согласия (проигранного парнем в сильно упрощенной форме) начиналась… он не мог вспомнить, какая песня. Бывает ли такое — чтобы сам забыл собственную песню?
Ни слезы, ни заклятья
Вернуть не в силах свет
Дано сотворить -
Не дано повторить
Ни Йаванне, ни Элберет.
Зал качнулся у Берена перед глазами.
Что со мной?!
ЧТО СО МНОЙ?!!
Стих сломался, Берен почувствовал нечто сродни безумию, охватившему его в последние дни странствий по Нан-Дунгортэб… Смешались времена и места, он был здесь и все-таки не здесь… А где же?
Печальных чаек плач
Накрыл берега, точно шелковый плащ,
Море окутала мгла,
Полная страхов и зла
Молнией треснуло небо,
В ответ застонала земля.
Свершилось черное дело -
Моргот убил Короля.
В злой час
Пала тьма, изменив всех нас
В злой час
Пала тьма, изменив всех нас
В злой час
Страдание пришло в бессмертный край…
Закрыв глаза, Берен вцепился пальцами в столешницу, надеясь, что ему удается удерживать лицо и хранить аванирэ. Дело было не в песне… Не в ней как таковой — он вообще ее не слышал. Точнее, слышал, ее пели дружинники Роуэна в замке Химринг… Память обрушила такую лавину образов и событий, что казалось — голова вот-вот треснет. Хурин… Хитлум… Фингон… Маэдрос… Фарамир… Роуэн…
Гили!!!
О боги! — малыш пришел сюда, не побоялся… Зачем? Неужели…
Как долго рыдать нам во тьме?
И кто сказал нам, что путь закрыт?
Оставим тоску в золоченой тюрьме -
Восток зовет нас, Восток горит!
…Да, понимал Берен, так оно все и есть — час настает… Ключ вложен и повернут, замок открылся, и обвалом посыпалось тяжелое золото воспоминаний… Потому что час близок…
С болью в сердце, с огнем в очах,
Скорбь сама,
Ярость сама -
Мы клялись отомстить!