Тени убийства

Грэнджер Энн

— Ради бога, — сказал он, — держись подальше от Джулиет Пейнтер. Она помешалась на Яне Оукли.

Мередит переключилась с одной неприятной мысли на другую:

— Я ей перезвонила… Пришлось. Она ждала отчета. Пересказала его слова. Она думает…

— Продолжай, — вздохнул Алан. — Что теперь думает Джулиет?

— Думает, что у Яна в запасе другой тайный план. Поэтому он теперь прямо не претендует на Форуэйз и на долю денег от продажи. Понял, что это невыгодно. Она абсолютно не верит, что он отступился.

— В

свое время выяснится, что он замышляет, — сказал Алан. — Давай теперь куда-нибудь сходим, приятно проведем оставшийся вечер. Позабудь Яна Оукли. Нечего из-за него волноваться.

Порой сказанные слова начинают преследовать. Маркби хорошо это понял, явившись в понедельник в офис. По пути задержался, кое-куда заехав, поэтому было уже почти одиннадцать. Каждый встречный сотрудник в коридоре держал в руках стаканчик с кофе.

— Что интересного произошло в выходные? — осведомился он у инспектора Пирса, появившегося в дверях кабинета. Судя по пятнам на рубашке, тот уже выпил кофе.

— Звонили из офиса коронера, — неуверенно сообщил Дэйв. — Подозрительная смерть. Парень скончался в больнице в субботу вечером, явно от какого-то отравления. Доктор Фуллер назначил вскрытие на сегодня на восемь утра. Знаете, любит работать ни свет ни заря.

Судя по тону, инспектор не раз поднимался в такой безбожный час, стоял рядом с патологоанатомом, наблюдая за препарированием. «Клади на стол, режь и убирай с глаз долой!» — вот девиз Фуллера. Маркби, тоже в свое время страдавший от пристрастия доктора к вскрытию при первых лучах рассвета, сочувственно кивнул.

— Подтвердил отравление. Чем — пока точно не знает. Сообщил коронеру, что, хоть требуется подтверждение, считает клиента нашим. Отправил образцы для анализа доктору Пейнтеру.

— Джефф сильно обрадуется, — прокомментировал Маркби, повесил пальто, повернулся к инспектору. — Яд — совсем другое дело. Забавно, что мы говорили недавно об этом в гостях у Пейнтеров. Отметили, что яд применяется нынче все реже и реже. Личность жертвы известна?

Пирс заглянул в листок, который держал в руке:

— Некий Ян Оукли.

— Что?..

Вопрос задан таким тоном, что Пирс тревожно глянул на суперинтендента.

— Его фамилия Оукли, сэр. Поляк, приехал сюда с визитом, что может осложнить дело. Остановился у родных неподалеку от Бамфорда в доме под названием Форуэйз.

— Знаю, — мрачно выдавил Маркби. — И его тоже знаю… встречался.

— Ох, черт побери, — пробормотал Пирс.

— Это еще мягко сказано, Дэйв. Что случилось?

Пирс осторожно положил листок на письменный стол.

— Как я уже сказал, сэр, пока только голые факты. В субботу поздно вечером на три девятки поступил вызов скорой. Звонила пожилая женщина, мисс Дамарис Оукли. Сказала, что их гостю плохо. Приехавшие на место медики обнаружили парня в плохом состоянии, старушку не хотели пугать, повезли

его прямо в больницу, он скончался через десять минут после приезда. В таких случаях по протоколу проводится вскрытие, и врачи заподозрили отравление. Прошу прощения, сэр, пока это все, что мне сообщили из офиса коронера. Вряд ли там еще что-то знают. Ждем известий от доктора Фуллера и от доктора Пейнтера.

Маркби нахмурился, глядя на листок бумаги со скудными сведениями:

— В Форуэйз кто-то поехал?

— По-моему, кого-то из офиса коронера отправили предупредить обитателей — двух пожилых сестер, — что приедет полиция. Я сам туда собираюсь сегодня.

Суперинтендент поднялся, сдернул пальто с вешалки:

— Лучше я съезжу, Дэйв. Хорошо знаю сестер Оукли. Они совсем старые, наверняка очень сильно расстроены. Свяжитесь с консульским отделом польского посольства в Лондоне. Их надо проинформировать о смерти польского гражданина. Спросите, что они могут нам сообщить о Яне Оукли. По приезде он вел себя не совсем хорошо, и его биография, возможно, сомнительна. Надо все досконально проверить, а это будет нелегко.

— Вот именно, — кивнул Пирс. — И вам, сэр, тоже достанутся кое-какие хлопоты, правда?

— Дэйв, — сказал суперинтендент, — нынче утром вы настоящий мастер недооценки.

По приезде Маркби застал обеих сестер Оукли в трауре. Дамарис в темно-серой юбке со светло-серым джемпером, Флоренс в ржаво-черной юбке и фиолетовом свитере. Они сидели бок о бок на облезлом бархатном диване, некогда ярко-зеленом, ныне выцветшем до оттенка пожелтевшего мха. По прикидке дивану лет сто.

Но и все прочее в комнате — кроме неуместно выглядевшего телевизора — казалось застрявшим во времени. Лампы 1930-х годов, судя по настенным выключателям из бакелита, напоминающим рождественский пудинг с изюмом. Из стен даже торчат газовые рожки, которые некогда обеспечивали освещение. Сестры Оукли попросту продолжают жить в доме, полученном от родителей, смахивая с чего-то пыль, узнавая время по золоченым часам на каминной полке, закрывая на ночь вылинявшие бархатные шторы с побитой молью подкладкой, а утром открывая.

Маркби с болью припомнил прежние неприятные ощущения. В детстве его приводили именно в эту комнату. Он боялся ее не в последнюю очередь из-за присутствия еще живого старого мистера Оукли. Маленькому Алану он казался настоящим Мафусаилом. По оценке нынешнего взрослого Алана, ему тогда было примерно столько же, сколько сейчас его дочерям, — за восемьдесят. Он был инвалидом, прикованным к креслу, стоявшему рядом со старым газовым камином. И сейчас камин включен, но на самую малую мощность, чуть светится. Известно, что такие же установлены во всех других комнатах. Больше никакого отопления. Свет зажигается, когда в комнату входят, и выключается, когда уходят. Слабые лампочки и обогреватели не разгоняют царящего в доме мрака. Мрак тоже хорошо помнится.