Тени утренней росы
Шрифт:
Отсюда и его вражда с братцем Джеффри.
— Итак, я лежал, привязанный к кровати, озлобленный, истерзанный, беспомощный, а мои крошки и не думали закругляться. Тогда я подумал: чем же может закончиться эта история и какой из вариантов развязки я счел бы наиболее предпочтительным для себя. Меня беспокоило следующее: во-первых, чем бы все это ни кончилось, с этим мне предстоит как-то жить дальше (начиная с завтрашнего утра с каким чувством я буду смотреть на свое отражение в зеркале?); во-вторых, чем бы все это ни кончилось, придется поддерживать какие-то отношения с этой троицей (смогу ли я обходиться без них? и если нет, то кто их заменит?); и наконец, как любит повторять моя тетушка, что скажут люди? Стивен будет помалкивать, это ясно, но вот девчонки — девчонок рано или поздно начнет разбирать. Нужно срочно придумать что-нибудь такое, что наверняка отобьет у них охоту болтать. Примерно в таком
— Страшно было? — тихо спросила я, машинально поглаживая кончиками пальцев его спину.
— Да. Но я знал, именно этого показывать нельзя. План действий был разработан молниеносно. Когда после короткой передышки ремень перешел в руки Чарлин, я повернул голову и заговорил с ней. Я сказал: «Сладкая моя, посмотри, что ты делаешь. Ты сжигаешь меня до костей. Неужели тебе не жаль меня?» Я знал, что она влюблена в меня без памяти, и с каждой минутой убеждался в этом все больше и больше. Она опустила руку и уставилась на меня с обидой и изумлением. Она не ожидала, что я начну разговаривать с ней. Никто из них этого не ожидал. «Извини, Нейл, — сказала она наконец, — но жалость здесь ни при чем. Не думаю, что ты имеешь право рассчитывать на мою жалость. После всего, что ты… — Тут ее прорвало: — Черт бы тебя побрал, Нейл Бреннан, тебе что, мало одной дырки для члена? А двух, двух-то, надеюсь, достаточно? Или, может, поблизости бродят толпы твоих поклонниц, готовых по первому требованию задрать перед тобой юбку? И я — подумать только! — я была одной из них!» Она хлестнула меня по горящей спине, но я уже понял, в чем мое спасение, и продолжал разговаривать с ней тем же голосом, каким всегда разговаривал в постели: «Скажи, тебе нравится то, что ты делаешь? Нравится?» — «Да…» — «Почему? Согласен, я не имею права на жалость, зато имею право на откровенность. Я твой мужчина, твой любовник. Пока еще ни ты, ни я не заявили о том, что все кончено. Не жалей меня, но и не уходи от ответа. Пожалуйста, Чарлин. Я только хочу знать: почему?» — «Почему? — закричала она сквозь слезы. — Ты каждый раз доводил меня до оргазма — и ты еще спрашиваешь, почему?..» Слушая наш диалог, Мэри просто осатанела: «И все это ты говоришь ей в моем присутствии? Я терпела твой сволочной характер, я ублажала тебя по-всякому! Ну все, с меня хватит. Сейчас ты у меня повертишься, скотина. Чарлин, дай мне ремень». Я знал, что ближайшие несколько минут мне потребуется все мое самообладание, ибо малейшая слабость с моей стороны тут же обратит их любовь в презрение. Я знал, что другого шанса мне никто не даст. Тем временем Стивен присел на корточки у изголовья кровати, и некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза. Я — мокрый от пота, исхлестанный, страшный, дергающийся со стиснутыми зубами под лязг ремня, и он — опрятный, невозмутимый, разве что слегка озадаченный. Я улыбнулся и по выражению его лица понял, что дело сделано. Мэри все бесилась, в промежутках между ударами осыпая меня самыми грязными ругательствами, какие приходили ей в голову, а Стивен уже отвязывал меня от кровати. Наконец-то. Ко мне подскочила плачущая Чарлин. Глядя на нее, Мэри тоже залилась слезами. Настало время привести мой план в исполнение. Я сел, потом встал, обнял повисшую на мне Чарлин и принялся ее раздевать. В двух шагах от нас Стивен проделывал то же самое с Мэри. Это был единственный выход, поверь, Элена, — превратить расправу в оргию. Никак иначе мне не удалось бы сохранить свое достоинство и любовь этих троих.
Слушая его неторопливый рассказ, от которого он сам получал удовольствие, я вблизи разглядывала его лицо, более чем когда-либо похожее на лицо юноши-бога, какие встречаются на фризах и фронтонах древнегреческих храмов. Зеленые глаза. Помню, я где-то читала, что только чистокровные кельты бывают так вопиюще зеленоглазы.
— Итак, после жестоких забав, жертвой которых первоначально был я один, мы окунулись (оцените мой стиль) в пучину разврата. Как это происходило? Да, в сущности, как всегда. Ничего нового. Всю ночь напролет мы кувыркались то на постели, то на полу и перепробовали, кажется, все возможные комбинации. Я с Мэри, Стивен с Чарлин, я с Чарлин, Стивен с Мэри, я с обеими сразу, Стивен с обеими сразу, я со Стивеном, девчонки друг с другом. Мои красавицы были неотразимы.
— У тебя был секс с мужчиной? Нейл легкомысленно пожал плечами:
— Да, впервые в жизни. У меня с ним, у него со мной. Думаю, к той минуте ни один из нас уже не осознавал себя мужчиной или женщиной, американцем или ирландцем, язычником или монотеистом. Дионисийское безумие владело нами безраздельно.
— И ты не почувствовал никакого отвращения, никакого протеста, когда мужчина овладел тобой?
— Отвращения? Нет. Что отвратительного в половом акте? Протеста? Нет-нет, наоборот. Мне хотелось быть изнасилованным, чтобы позже насиловать самому. Мне хотелось почувствовать жизнь своего тела, кипение крови в сосудах. К тому же Стивен красивый мужчина. И он хотел меня. Он был в восторге от моей затеи, в чем признался позже. Он сравнил меня с Курой Мак Даре[18]->->, величайшим из плутов.
Ирландский трикстер[19]->->, чародей. Вот так сравнение!
— После этого вы встречались? Все вместе или как-то еще?
— Хватит, Элена, — сказал он, посмеиваясь. — Развяжи меня. Об этом тебе знать необязательно.
Сердитая, взволнованная до крайности, я распустила узлы и освободила его запястья. На коже отпечатались красные полосы. С глубоким вздохом Нейл распрямил руки, сжал пальцы в кулаки, разжал.
— Скажи хотя бы, как это повлияло на ваши отношения со Стивеном. Не могли же вы просто все забыть и оставаться добрыми друзьями, как прежде.
— Ты считаешь, каждая история должна иметь продолжение? Ведь я всего-навсего отвечал на вопрос. Ты спросила, что случилось в Оксфорде, я ответил. Меня взяли в плен неистовые женщины. Я был Загреем, Орфеем, Кухулином.
Концом ремня я пощекотала ему загривок.
— Признайся, Курой, после этого случая ты еще ложился в постель со своим другом?
— Не признаюсь ни за что.
— Выходит, ты простил его! А как же те удары, что он тебе нанес?
Уловив в моем голосе нотки разочарования, этот мелкий бес улыбнулся коварно и торжествующе, бросил на меня кокетливый взгляд и произнес таким тоном, каким говорят о незначительных событиях, не стоящих отдельного упоминания:
— О, это мы уладили без проблем. Как только мы оказались в своей комнате, он бросил мне ремень, а сам уселся верхом на стул, лицом к спинке, чтобы мне было удобнее вершить правосудие. Я уже не был зол, но он нравился мне. Так что сама понимаешь. — Он вздохнул с притворным раскаянием. — Пришлось ему искусать себе руки до синяков.
Тем же концом ремня я резко хлестнула его по левой лопатке.
— Ну, дорогая, — промолвил Нейл, выдержав вескую паузу, — это даже не смешно. Или ударь как следует, или не балуйся.
Я сделала из ремня петлю и накинула эту петлю ему на шею.
— Курой Мак Даре.
— Что?
— Я приглашаю тебя в свой дом. Мы можем поужинать вместе, а потом… — Я ласково провела кончиками пальцев по его щеке. — Что скажешь?
— Да, — ответил он не раздумывая. И улыбнулся с закрытыми глазами. — Это лучшее, что я слышал от тебя за все время нашего знакомства.
7
Проснулась я, как обычно, от пронзительного, громкоголосого, неумолчного, ликующего звона цикад. Чертовы твари вопили так, что уши отваливались. И хотя это повторялось изо дня в день на протяжении нескольких недель — сказочные рассветы и эти гимны восходящему светилу из каждого куста, как будто солнца не было по меньшей мере год и тут оно, наконец, появилось, — я так и не смогла к этому привыкнуть.
На кухне гремит посудой Урания. Интересно, что она думает? Может, это и не должно меня волновать, но ведь, собственно, и не волнует. Просто интересует. Урания — женщина, и Елена — женщина. Урания хозяйничает в этом доме, а Елена гостит. И вот впервые здесь появился мужчина. Запах его сигарет еще витает в воздухе. Следы его недавнего присутствия можно обнаружить повсюду. Кресло, в котором он сидел, развернуто в сторону распахнутого настежь окна, книга на русском языке, которую он просматривал, пробуя отыскать немногие знакомые на слух слова, так и лежит на журнальном столике, открытая точно посередине.
Увидев нас вместе, Урания и глазом не моргнула, спросила только, в котором часу подавать ужин. Я сказала, что она может идти домой, а Нейл, улыбаясь, добавил несколько слов по-гречески. Слушая, как они беседуют, я ощутила что-то вроде ревности. Смешно. Позже я спросила его: «О чем вы говорили?» — «Я сказал, что она может быть спокойна — я не причиню тебе никакого вреда сверх того, что ты уже причинила себе сама. Я накормлю тебя, раздену и уложу спать. Я уберу всю посуду, вынесу мусор. И утром она найдет свое хозяйство и свою госпожу в том же виде, в каком оставила».