Тени
Шрифт:
– Ты имеешь в виду, что я рано не лягу, верно, Алекс Томас Блейк? – о, как же я хорошо узнавал эту интонацию. Укоризненную, назойливую, раздражающую, как мозоль, которая должна вот- вот открыться, но никак не выходит.
–Да, что ты. Я помогу тебе – пытался убедить я свою супругу. – Обещаю, сегодня я сделаю так много, как смогу!
***
После обеда, я оставил Джесс сражаться в неравной схватке Кинг Конга и маленьких игрушечных самолетиков в качестве немытой посудой, которая должна была также измотать ее и заставить рухнуть на диван в полном изнеможении. Я же, положив последнюю коробку с вещами в спальне, где уже стояла наша старая кровать, бросил все вещи не распакованными и отправился в небольшой неказистый еле приметный сарайчик за домом. До него было каких-то 15 метров, но пока я шел, я чуть не свернул себе шею пару раз. Я подобно малому ребенку в парке аттракционов глядел по сторонам, не веря своим глазам. Лес также оставался прекрасным, волнующим, древним. Я даже не старался вглядываться между стволов деревьев, я просто смотрел на него целиком, жадно пожирая каждый миллиметр своими истосковавшимися по красивой природе глазами, которые привыкли видеть лишь бетон, сталь и стекло. Я спотыкался, падал, смеялся над собой и тут же с удовольствием поддавался гипнозу этого зеленого гиганта, который как отец понимал тебя и молчаливо выказывал свое одобрение и поучение одновременно. Кое-как я добрался до сарайчика и о чудо! Я увидел замок на двери. Старый, ржавый, но, довольно, большой
Несмотря на то, что починка двери заняла лишь каких-то минут десять, Джесс смогла как-то распаковать все вещи и разложить их по своим местам. Когда я вернулся в дом, то, мне показалось, что он всегда был обитаем, причем нами. Все было на своих местах, все пустые фоторамки были заняты нашими фотографиями, а спальня, которая напоминала место боевых действий, стала очень уютной и родной. У стены так и стояла кровать, с массивным резным изголовьем, по бокам стояли небольшие «пенечки» – тумбочки, а в углу напротив двери небольшой шкафчик для вещей. Казалось, что всю жизнь мы прожили в этом доме, что ничего не было до того, как мы сюда прибыли. Я практически не мог вспомнить даже утро, когда мы приехали. Я лишь помнил какие-то спутанные, смутные чувства, ощущения. Сама же Джесс сидела на краю кровати, что-то отмечая у себя в блокноте, видимо, сверяя, все ли вещи приехали к нам или что-то мы оставили в «прошлой жизни». Я решил незаметно ретироваться из комнаты и прогуляться с псом по лесу, чтобы его осмотреть, но тут за спиной я услышал недовольный вздох, который никогда ничего хорошего не сулил. У каждого человека есть дар предчувствия, так после такого вздоха он абсолютно не нужен, ведь ты уже знаешь, что ты в чем-то виноват, и что тебе сейчас попробуют задать трепку.
–Почему ты мне не помог? – сухо и немного отрешенно спросила Джесс.
–Потому что я работал над дверью, ты же меня просила – почему-то оправдываться начал я. Не знаю, что нашло на меня, но я чувствовал себя подсудимым за какую-то мелкую оплошность, казалось, что вся общественность смотрит именно на меня, осуждая, покачивая головами, перешептываясь о том, как я мог «это» сделать.
–Ясно. Все сделал? Дверь на месте? – уже более нагнетено с металлическими нотками продолжила свой допрос она.
–Да, все хорошо. Иди- проверь – продолжал я все безропотно отвечать, где-то в глубине души сам себя не понимая.
–И куда ты собрался теперь, могу ли я поинтересоваться? – снова начала напирать Джесс.
–В лес. Надо выгулять пса. Да какого черта я должен отчитываться? Вокруг ни души на километры, куда я еще? – немного не совладав с эмоциями, выпалил я.
–Хорошо, иди в свой лес – уже по-детски обижено пролепетала моя супруга, впервые за весь разговор, взглянув на меня. – Иди. Дорогу знаешь.
В этот момент наверняка лучшим решением было бы пресечь зарождение этого маленького уродливого монстрика – паразита под названием обида, но нет, я решил показать себя крутым парнем и вышел из комнаты. Я хотел просто уйти, побыть в одиночестве, подумать над всем. Правильно ли я сделал, что решил сюда переехать, бросив квартирку в центре? Правильно ли я сделал, что решил тогда жениться? Правильно ли вообще все, что я делаю? Допустив эти мысли снова в свою голову, я дал добровольное согласие на самоистязание этими мерзкими червями сомнения буровить мой мозг, мое сердце, меня всего. С каждым шагом я принимал решения, одно нелепее другого, о том, что надо уйти от Джесс, о том, что надо сменить работу, о том, что надо вообще изменить всю жизнь. Я шел весь объятый роем мыслей, которые все не давали мне раскрыть глаза по-настоящему. И только сильный толчок в колено привел меня в чувства, одновременно погрузив меня словно в ледяную ванную паники. Все мое тело свело, руки и ноги стали не моими, они были словно ватными, размякшими, а глаза судорожно таращились вперед. Я был в лесу. Не знаю где, не знаю, как долго я шел по нему, но солнце уже лениво набрасывало на себя одеяло из горизонта, уступая свой пост ночному стражу неба – Луне. Вуф яростно метался около меня, все больше запутывая поводок, лая и толкая меня в ноги, чтобы я поворачивал назад. Видимо, из нас двоих он единственный удостоился звания разумного существа в этом лесу. Мы повернули назад, и тут мой мозг пронзила молния, раскаленная, острая. Это было осознание того, что лес не был таким уж прекрасным местом, что он был еще и… мрачным? Он сам напоминал огромную тень, которая жадно подстерегает неожидающего путника за углом для того, чтобы вселить такой первобытный страх в него, что любой даже самый смелый человек мгновенно бы посидел и отказался бы говорить когда-либо еще. Сейчас огромные зеленные колонны, подпирающие небосвод не казались такими радушными и красочными. Теперь это были древние ожившие чудовища из бабушкиных сказок, которые она рассказывала мне сидя у камина в детстве. Это были старые, закаменелые тролли, чьи многочисленные лапы пытаются ухватить непослушных детей далеко зашедших от дома. Крючковатые сучья деревьев напоминали когти монстров из моих снов, самых жутких, кровожадных, жаждущих моей плоти и крови. Пустые дупла выглядели как глазницы мертвецов, пристально свербевших меня своей чернотой. С последним лучом солнца лес наполнился звуками. Вдалеке скрипнул сучок, где-то вспорхнула птица, деревья, обнимая друг друга своими уродливо ужасными ветвями, все больше и больше обступали меня. Их корни, словно живые, змеями пытались обвить мои ноги, пленить здесь навечно в этой лощине. Мой пес начинал сходить с ума, жалобно скуля и пытаясь вырваться из поводка и умчаться в направлении хижины. Тени начали обретать все более плотные черты, становясь чем-то осязаемым, их чернота стала темнее ночи, а их силуэты становились все более отчётливыми. Настоящий ужас сковал меня, запрещая мне не то, что кричать или двигаться, а даже дышать. Я задыхался, чувствуя, как тени подступают ко мне, как деревья свили из своих хищно острых сучьев клетку для меня. Я чувствовал, как тьма начинает заползать в мою душу, медленно, зловеще и жадно пожирая мое сердце… как вдруг Вуф рванул, что есть мочи поводок и меня вместе с ним. Мои обмякшие от ужаса ноги легко поддались ему, и мой герой буквально вырвал меня из этого заточения. Я бежал за ним, что есть мочи, стиснув поводок в руке, чтобы не потерять свой единственный шанс на спасение из этого леса. Я бежал и чувствовал, как ветки хлещут меня по лицу, по рукам и плечам, как корни отчаянно пытаются меня схватить, а тени нагоняют, хрипло дыша мне в спину. Волосы на загривке встали дыбом, сердце бешено вырывалось из груди, живот от страха сильно свело, а слезы огромными каплями падали из моих широко раскрытых глаз. Я старался не моргать, потому что я боялся, что если я закрою глаза, а затем открою их, то увижу, что снова очутился в такой западне, увижу ту густую непроницаемую тьму, часть которой навсегда поселилась
***
Я продолжал сидеть на полу, скуля и ненавидя себя за то, что бросил все и всех, только чтобы спасти самого себя. Пальцы на руках уже налились тяжелым свинцом, онемев, от сильного сжатия головы. Казалось, что, если я продолжу так давить, то глаза вывалятся из орбит и понесутся как крысы с тонущего корабля вдаль, лишь бы подальше от этой ванной, этого дома, меня. Я старался успокоить свое дыхание, но паника и ужас продолжали накатывать волнами, застревая где-то в глотке, как острый камень. Я зажмурился так сильно, насколько только сумел, пытаясь забыть обо всем на свете. Глаза начали болеть, голова кружилась, словно после сильного удара по затылку. Мое дыхание успокаивалось. Грудь больше не вздымалась. Окаменелые пальцы ослабили свою стальную хватку. Голова как упругий мячик снова разжалась. Сердце перестало биться в агонии умирающей от пыток ведьмы, коптящейся на костре инквизиции. Я почувствовал спокойствие. Я открыл глаза так широко, насколько мог, и увидел лишь залитую светом ванную. Белый, ангельский свет снисходил с одинокой лампочки, богоподобной, спасительной. Она подбадривала меня своими теплыми, нежными лучами света, который проникал глубоко в каждый кромешный уголок сердца. Я чувствовал, что все не так уж плохо. Я не слышал ни воплей, ни скрежета когтистых веток об окна. Ничего. Полная тишина и льющийся свет с еле уловимым запахом имбирного печенья. Благодатное сияние подняло меня снова на ноги и по-родительски нежно подтолкнуло к двери, наполнив меня уверенностью и … надеждой? Оно дало мне веру в то, что я смогу выбраться из этого дома, что все будет в порядке, что это просто мое воображение играет со мной злую шутку. Я медленно подошел к двери, вытянув руку к щеколде, разделяющей меня, маленького беззащитного, никчемного человечка от огромного, зловещего и мрачного мира. Мои шаги томным гулом барабанов отдавались в каждом миллиметре ванной, в каждой трещинке на стенах, в каждой пылинке, объятой светом. Я осторожно открыл дверь, трусливо выглядывая в кромешную тьму. Тьма была везде. Ею был пропитан воздух и весь дом, а звуки тонули в ее черных, смоляных объятьях. Я сделал шаг из ванной, все еще крепко держась за ручку двери, как ребенок держится за мать в людном месте, боясь потеряться. Затем сделал еще один шаг, затем еще два, и тьма стала рассеиваться. Она отступала, таяла. Тени разбегались как блохи по сторонам, звуки возвращались в этот реальный мир. Все вставало на свои места. Но стены. Я их совсем не узнавал. Они были не из дерева. Они были покрыты белой плиткой. Старой, больничной, с запахом смерти и отчаяния. Герметик между ними давно был изъеден временем и плесенью, некоторые фрагменты выпали и напоминали уродливую улыбку древнегреческих старцев-оракулов. Над головой висели странные длинные лампы, лениво дающие болезненно грязно желтый свет. Мухи со своими отожранными брюшками витали около них не торопясь, словно грифы, только что отведавшие мертвечины. Запах резко ударил меня в нос, заставив голову закружиться, а меня согнуться у ближайшей стены и схватится за голову. Затем меня вырвало на этот грязный кафель, который был теперь еще и на полу. Меня шатало, но даже несмотря на это, я старался не касаться стен, измазанных чьими-то страданиями, разбитыми сердцами и еще бог знает чем.
Я был явно не у себя дома, а в какой-то старой больнице. Нужно было срочно найти выход и бежать как можно дальше. Тьма не отступала дальше. Она просто затаилась в углах, хищно впившись в меня своими глазами, обнажив кривые кровожадные клыки. Обернувшись назад, я снискал нового спутника – истерику. Двери, за которой меня ждало мое убежище, просто не было. Я был один в бесконечно длинном, жутком коридоре. Я, ужас, смрад и тьма. Я рванул вперед, так быстро, как мог, стараясь не смотреть по сторонам, под ноги, да вообще почти с закрытыми глазами. Я не мог выносить вида этого места, его гробовой тишины. Я не слышал даже своих шагов и дыхания. Я бежал, и мои глаза время от времени цепляли разные образы: забытые и старые куклы, плюшевые медведи, объеденные временем, без глаз, до мурашек пробирающие, но немые и безучастные. Книги и старые листы валялись, распространяя эту мерзкую желтизну за пределы освещения. Тьма своими когтями то и дело разрывала очередной пучок нервов в моем мозгу, создавая все новых монстров и демонов, нетерпеливо ждавших меня в каждом углу, за каждым поворотом.
Я бежал все дальше и дальше и чувствовал, как силы в очередной раз предательски покидают меня, оставляя один на один со своей беспомощностью и обреченностью. Я не знал, что мне делать дальше, куда идти, кого позвать. И тут я увидел дверь. Простую незамысловатую дверь, открытую, к моему удивлению. Там был свет, чистые стены, и жужжание лампочки, старой тусклой лампочки. Это все, что мне нужно было в тот момент. Я рванул, не задумываясь туда в надежде, что эта комната станет моим новым пристанищем, моим маяком в этом безумном шторме страха и отчаяния.
Комната оказалась, довольно, тесноватой. На стенах были странные двери, небольшие, я бы даже сказал окошки. Их было немного, штук по шесть на каждой стене, но они были не в один ряд, как в нормальных домах, а в два. Кафель был чистый, везде лежали какие-то хирургические инструменты, а в центре стоял стол. И в этот момент до меня начало доходить, где я мог бы оказаться. Морг был тих и спокоен, и единственное, что разрывало тишину, нежно укутывавшую все вокруг, было неистовое биение моего сердца и мое сбитое дыхание. Я не мог понять, почему я тут нахожусь, где мой дом, как я сюда добрался, где все люди. Я рухнул на колени, изнеможенный, не только физически, но и морально и принялся снова рыдать как малое дитя, потерявшее своих родителей. Парой секунд спустя я снова услышал это. Кромешная, звенящая, неприятная тишина. Что-то определенно было за моей спиной. Что-то определенно смотрело на меня сверху вниз. Что-то определенно хотело меня…
***
С криком я вскочил с дивана, размахивая своими руками. Джесс сидела рядом, со стаканом воды, а пес, видимо, тоже испугавшись, вскочил со своего одеяла рядом и не мог понять, где враги. Я сидел в нашем новом домике, с отвратительной болью в голове, с пересохшим горлом и ощущением, что из меня вытянули все внутренности. Моя жена сидела рядом и с приветливой улыбкой ждала, когда я полностью вернусь из царства Морфея в мир реальный.
–Это… это всего лишь сон? – еле ворочая губами, пролепетал я, с надеждой глядя на Джесс.