Тенор (не) моей мечты
Шрифт:
Я заскрипела зубами.
— Ты ж говорила, что папу убивать нельзя.
— Это тебе нельзя. По статусу не положено. Он твой отец.
Гогот Кати.
— Что смешного?
— Люк! Я твой отец…
— Я сейчас за топор перейду на темную сторону! А ты оставайся, юный падаван.
Странно, но в какой-то момент я… начинаю прислушиваться к концерту. Я не слышала, очень давно не слышала, чтобы Артур пел вот так. Фигню всякую, «Машину времени» вперемешку с «Битлз» и какой-то еще импортной попсой. Как ему хочется, как ему удобно. Просто в кайф. Пусть и
Катя уже была у окна с телефоном, распахнула створку. И снимала, высунувшись из окна по пояс.
— Жаль, не сначала, — проворчала она в короткой паузе между «Анна, ma belle» (бывшей «Michelle», авторства Маккартни) и «Memory» (из «Кошек», моей несбывшейся мечты).
Первые песни концерта она не записала, а вот триумфальное появление полиции с веселыми сине-красными огоньками где-то на шестом номере вольной программы — вполне себе.
— Мама! — испугалась Катя.
— Ничего им не будет, — махнула я рукой.
Но… сколько там дают солдатам, чтоб одеться? Минуту? Вот через нее, родимую, мы уже неслись с пятого этажа вниз, перескакивая ступеньки.
Упаковали певцов быстро. К тому моменту, как мы выбежали из подъезда, машина уже выезжала со двора.
— Инструменты! — вздохнула Катя. — Усилок. И гитары недешевые…
— Сначала спасаем их, — распорядилась я.
И мы стали таскать в квартиру технику с детской площадки. Ощущая себя при этом… странно. Особенно странно было, когда к нам присоединился сосед с первого этажа, бритый наголо владелец злобного пинчера, со словами:
— Менты совсем оборзели. Нормально мужики пели! Душевно! Ваши?
— Ага, — кивнула Катя. — Наши.
— Жаль, Людка моя не слышала. Ей бы понравилось.
Вот так живешь-живешь на одном месте уже лет семь, а где родное отделение полиции, узнаешь чисто случайно. Февральской ледяной ночью. С помощью Гугла и все того же соседа. Ой, зря отказалась от того, чтобы проводил. С соседом и пинчером оно было бы как-то попроще.
А если бы и вовсе не знала, где одно — так и вообще славно.
И вот мы пробираемся с Катей дворами, по навигатору в телефоне. И, кажется, этот притихший дом обходим вокруг уже второй раз, в сыплющемся с неба мелком снежке они все какие-то одинаковые. И спросить не у кого. Ну, да. «Как пройти в библиотеку»? В смысле, в полицию. В час ночи. Сдаться сразу.
— Ма-ам, — канючила Катя, что увязалась со мной, несмотря на все мои попытки оставить ее дома. — А с папой все будет хорошо?
— Да, — злобно отвечаю я.
Потому что понимаю — дома надо было бы остаться и мне. Там, в полиции, где тепло и светло, наверняка уже Самуил Абрамович успешно доказывает, что всем померещилось, его клиент ни при чем, а если и при чем, то концерт был согласован на самом высоком уровне. И большой вопрос ко всем присутствующим — почему сотрудники помешали проводить культурное действо. С восторгом, как и водится, принятое горожанами и гостями столицы.
И зачем мы с дочерью прем по сугробам?
— Слушай, ну мы попали… — неожиданно и резко,
Будто мы шли по необитаемому острову — и вдруг… Из снежного тумана выныривает стайка дикарей. В количестве трех штук. Несчастных, курящих. И отчего-то смутно знакомых.
— Простите, — первая соображает Катя, которая их не только слышала, но и видела в окно. — А вы усилок и прочие приблуды на детской площадке не теряли?
Троица смотрит на нас сначала возмущенно. Потом… с надеждой.
— А… гитары? — спрашивает один, весь в пирсинге и с оранжевой челкой.
— Ну, и гитары, — улыбается собратьям-музыкантам мой добрый ребенок. — Ох, и задолбались мы это перетаскивать.
— Спасибо! — парни только что в пляс не пустились.
Потом тот, который оранжевый, спросил осторожно:
— А вы нам отдадите?
— Конечно, — вступила в разговор и я. — Только мне надо узнать…
— А, если вы об этих… Навороченных, — парни кивают на железную тяжелую дверь. — Так их забрали. Им позвонить еще в воронке позволили. Так что тут такая помпа была. Словно президент пожаловал. Два адвоката, один наш, другой — английский. Такие важные, просто кошмар. И друг перед другом просто павлинами. Так что у полицейских просто не было шансов.
— Никаких. Но, с другой стороны, — добавил второй, — не каждый день удается замести самого Бонни Джеральда в московском дворе за пением серенад.
— Ага, прикинь! Мы пели с Джеральдом! Скажи пацанам — никто не поверит же… Слушай, мелкая, ты же снимала, а?
— Ну снимала, но там видно не очень…
— Кого? — плохо шевелящимися губами проговорила я, перебив дочь.
— Ну, Бонни Джеральда, — пояснил оранжевый, — которого по радио крутят. Он еще «Дракулу» у нас поставил. Говорят, он снова что-то ставит в Москве, все наши завтра ка-ак ломанутся на кастинг!
— Нормальный мужик. Так их задурил, что у нас даже деньги не отобрали! — радуется третий.
А я… стою как громом пораженная, и пропускаю мимо ушей их дружеский треп с Катей.
Бонни Джеральд.
Я смотрю в никуда, одними губами повторяя: Джеральд. Внутри пусто-пусто. И холодно. Ледяная пустыня. Просто космос. Который безвоздушное пространство, не предназначенное для жизни.
Как я в этот момент.
Мюзикл у Бонни Джеральда. «Я договорился»…
Наверное, произнеси Артур сначала это имя, я б… Умерла б. Но промолчала. Ради мечты. Самой-самой… Наверное. Перестала бы себя уважать, но… согласилась. Как жаль, что так не произошло.
Потому что…
Как хорошо, что он не сказал сразу, а я узнала только сейчас. Черт с ней, с мечтой. Черт с ним, с мюзиклом. В конце концов, как только я слышу это слово, в моей жизни начинается лютая свистопляска. Значит, не надо. Есть же у меня «Оперетта» и Владлен. А завтра репетиция. Вот и славно.
А слезы — ну, так бывает. Говорят даже, что плакать полезно.
— Пойдемте, ребята, мы вам инструменты отдадим, — говорю я и, развернувшись на каблуках, шагаю в снежный туман.