Тео. Теодор. Мистер Нотт
Шрифт:
Пятикурсники тоже сумели откуда-то наладить появление сливочного пива, и только нежелание Теодора давать миссис Пинкертон лишнюю возможность обнаружить у него запрещённые артефакты — наследие Дамблдора или, например, вторую палочку, — вынуждало его ограничиваться выговорами икающим наутро парням во главе с префектом их же года.
— Так что? — повторил Блейз.
Теодор сокрушённо вздохнул. Забини так и остался парвеню на Слизерине, и компания участников бывшего клуба самозащиты была для него основной. Сам Теодор давно не общался с Колином, чаще перекидываясь словами с его приятелем Терри Фогарти, любезно
Вернее, Блейз тянулся к нему все эти годы. Теодор сам не ощущал стремления говорить с ним, опасаясь за свои и чужие тайны. «И куда меня это привело», — подумал он. Те же мысли уже приходили к нему в начале года, но снова и снова наталкиваться на них, словно бы на остов той же телеги в густом тумане, кружа раз за разом в неведении страшных событий мира вокруг, было неприятно. По меньшей мере говоря.
«Надо написать… нет, связаться с Тюбером», — решил он вдруг.
— Снейп предупредил, что Тёмный лорд не на шутку разъярён, — вздохнул Тео. — Известил о мерах по повышению дисциплины в замке. Я соберу вас завтра, мне нужно обдумать, как мы будем противостоять этому.
— Как мы будем противостоять этому, — эхом произнёс Блейз. — А кто эти «мы», Тео?
Нотт поджал губы.
— Клуб самообороны, конечно же.
Блейз улыбнулся и, ни говоря не слова, пошёл к двери, хлопнув его по плечу. Не решаясь как-то трактовать этот жест, Теодор проводил взглядом сокурсника — одного из двоих оставшихся, он никогда не забывал об этом, — и бросился к саквояжу. Нужно было торопиться. Он не считал себе астрологический прогноз на день — не умел, да и не особо верил, пусть и видел воочию результаты (тот диалог с представителями Дельфийского клуба до сих пор вызывал у него сомнения в реалистичности случившегося), — но чувствовал интуицией, чуйкой, что у него могло что-то получиться.
Шкатулка в виде монолитного куска альпийского гранита упорно долго не желала проваливаться в растянутое донельзя горлышко безразмерного мешочка, который по-прежнему хранил самые ценные его вещи, покоясь на груди.
Наконец, Теодор выбрался из саквояжа, выдохнув. В отсутствии сокурсников были и плюсы. Тео не сомневался, что Невиллу в его одиночестве гриффиндорской башни удалось найти преимущества, и одним из них была возможность проделывать сомнительные делишки. Как в такой ситуации бы выкручивались нынешние третьекурсники, которых на каждом факультете было больше полутора десятков, а кровати, как у Луи и Грима, были аж двухъярусными, ему даже не представлялось.
Впрочем, «программа Нотта» предполагала, что многие юные волшебники покинут Хогвартс уже после пятого курса и отправятся отрабатывать своё образование.
Теодор со спокойным видом пересёк гостиную, остановившись лишь для того, чтобы очистить ботинки пришедшего с улицы первокурсника, не удосужившегося это сделать самостоятельно. Мальчишка раскраснелся, а его приятели тут же задрали носы — они-то вспомнили о бытовых чарах.
Через половину часа, как свидетельствовали его часы, Теодор оказался напротив того самого гобелена с Варнавой Ноттом и троллями, что каждый раз разжигал в его душе пламя праведного
Наконец, в противоположной стене появилась дверь. Потянувшись к её ручке, Теодор вознёс Магии просьбу, чтобы никто не попытался нарушить его уединение, и, прикрыв глаза, зашёл внутрь.
К его удивлению, комната выглядела иначе.
Это была просторная светлая зала с большим столом по центру. Теодор бы назвал его «верстак» по своей первой ассоциации. Обилие инструментов: щипцы, зачарованные на какие-то дивные чары, молотки, сверлильные упоры, пилы, — бросалось в глаза, и, переводя взгляд с одного на другое, он подумал, что видит на самом деле не верстак, а какую-то медицинскую чистоту.
И вдруг понял. Он шёл, чтобы уничтожить хоркрукс. Но хоркрукс был одним из якорей, удерживавших душу Тёмного лорда. Он шёл вызволять душу, лечить её, и комната-по-требованию дала ему то, что он, возможно, и хотел.
Рядом с верстаком, в больших чашевидных поддонах, ваннах своего рода, стояли три чана, что появились в Хогвартсе благодаря действиям Теодора Нотта. Регенерирующее зелье, зелье ночного зрения, что можно было превратить в зелье невидимости каким-то там образом, который остался где-то на окраине сознания, и маггловская бочка «соляной кислоты».
Флитвик тогда ни о чём не спросил его и ничего ему не сказал, выполнив свою часть сделки. Вероятно, он сделал какие-то свои выводы, но райвенкловец был разумным и мудрым магом. Многие знания означали многие печали. И даже райвенкловцы могли остановить себя от того, чтобы сунуть нос в чужие вопросы.
Теодор подошёл ближе и, вздохнув, потянулся к нагрудному мешочку. Через несколько минут и отборных моряцких ругательств, невесть откуда подчерпнутых, он извлёк тяжёлый кусок альпийского горного хрусталя и расположил его на металлическом столе.
— Хм… — Теодор заодно извлёк свою палочку с пером феникса внутри. Она по-прежнему напоминала скорее ветку, чем палочку, имея ширину в самом толстом месте под полдюйма. — Эдельвейсы.
Он коснулся палочкой шкатулки, и, зажмурившись на мгновение от яркого света, обнаружил шкатулку, скрытую под таким затейливым видом. Даже Лестрейндж не знал, что это за «кусок камня», как вспомнилось Теодору. Покойный министр Скримджер, вручая ему этот брусок, был кисел — и немудрено. Кто знает, как бы сложились обстоятельства, заимей Руфус Скримджер маховик времени.
Маховик всё так же покоился внутри шкатулки рядом с диадемой. Теодор видел магию в обоих артефактах, но только сейчас, при ярком свете сверху, смог оценить разницу между ними.
Серая дымка хоркрукса Тёмного лорда вызывала желание сплюнуть, отвести взгляд, внушала отвращение, словно бы несмытое дерьмо в унитазе или тухлая снедь. Она была отвратительна, и под этой дымкой совершенно не было заметно никакого магического фона диадемы Райвенкло. Не желая даже брать в руки этот артефакт, Теодор заклинанием поднял плохо поддававшуюся тиару и рассмотрел её со всех сторон, медленно поворачивая. Сапфиры, инкрустированные в серебряный обод, выглядели неряшливо. Несколько из них вовсе покрылись тугой сеточкой, будто бы только чудо удерживало их от того, чтобы рассыпаться в мелкую труху.