Теории внимания
Шрифт:
Поэтому самое первое и обязательное действие разума при встрече с незнакомым, как я уже рассказывал, проверить и понять: это опасно или неопасно?! Если опасно, у него наготове образы соответствующего действия – бежать или сражаться. И поскольку он всегда начинает именно с этой проверки, мы еще живы.
Но если изучение показывает, что это неопасно, то, как считали мазыки, дальше разум определяет, съедобно это или несъедобно. Происходит это так быстро, что мы не в силах отследить, что делаем это умственное действие. Однако оно однозначно заметно
Но не человек. Человек исследует, не может ли это оказаться полезным. Животное и отличается от человека тем, что оно больше разбирается в съедобном, а человек – в полезном.
На мой взгляд, все эти действия разума соответствуют тому, что Милль называет Интересными ощущениями.
«Состояние ума под действием приятных или болезненных ощущений таково, что мы говорим: ощущение захватывает (engrosses) ум; но в действительности это означает не более, чем то, что это приятное или болезненное ощущение; и что такое ощущение это состояние ума (mind) сильно отличающееся от безразличных ощущений.
Фраза, захватывание ума (engrossing the mind), временами заменяется словом Внимание» (там же).
Захватывание или поглощение ума, как оно описано здесь Миллем, для меня больше относится к захватыванию сознания. И современная англоязычная психология довольно часто использует слово mind для обозначения именно сознания. Понимание ушло дальше, а язык сохранился, как он был заложен в основаниях философской антропологии, и явно требует уточнений. Тем более, что далее начинается самая суть миллевской теории внимания:
«Приятное и болезненное ощущение, как говорится, привлекает и закрепляет (fix) Внимание Ума. Но если человек постарается объяснить себе, что такое иметь болезненное ощущение и что такое обращать на него внимание, он обнаружит очень мало средств для их различения.
Иметь приятное или болезненное ощущение и внимать ему похоже не две вещи, но одна и та же вещь. Ощущение боли есть обращение на нее внимания, а обращение на нее внимания есть ощущение ее. Ощущение не одна вещь, а внимание другая; ощущение и внимание – одна и та же вещь» (там же. С. 364).
Это неудобное для перевода английское слово fix, to fix attention в действительности имело точное русское соответствие, которое не было принято в научный оборот и уже давно вытесняется и из бытового русского языка. Однако оно использовалось в чародействе, что прямо подводит нас к прикладной психологии. Это слово «улучить». Улучить внимание – все равно как улучить зверька в лучок – простейшую ловушку, вроде капкана. И уж если он туда улучен, он точно fixed, то есть зафиксирован, как сломанная рука в гипсе.
Русский язык имел много понятий, которые описывали внутреннюю действительность человека. Но он намеренно изгонялся из науки, поскольку выглядеть научно для русского философа можно было только на европейский лад. В итоге мы намеренно и искусственно лишили свою психологию точности, а с ней
Но это не значит, что европейская психология намного сильней. У нее, как говорится, хватает своих тараканов, которых она тоже любовно хранит. Один из них – вот эта уверенность Милля в том, что ощущать боль и внимать ей – одно и то же. Просто вглядимся в его доказательства: «Ощущение боли есть обращение на нее внимания; а обращение на нее внимания есть ощущение ее».
Это чистой воды риторика. Причем, плохая. Один вопрос разрушает все построение: а можно ли обращать внимание на боль, если ее нет? Если нет исходного ощущения, то никакое внимание к боли этого ощущения не создаст. И даже больше: а возможно ли в таком случае вообще это самое внимание к боли? Могу ли я направить внимание хоть на что-то, если его нет?
Но я определенно могу вести поиск того, на что направить внимание. И даже буду ощущать, что все мое внимание наготове, чтобы броситься на то, что будет обнаружено. Это, возможно, далеко не полноценное доказательство существования внимания самого по себе, но это те ощущения, рожденные самонаблюдением, которые позволяют вести поиск доказательств. Или очевидности, которая отменит саму необходимость в доказательствах.
Итак, чрезвычайно соблазнительная возможность заявить: нет никакого внимания самого по себе, есть лишь ощущения, которые захватывают все сознание, поглощая его. Или же это всего лишь легкий путь, позволяющий закрыть вопрос? И жить дальше спокойно, почивая на лаврах.
Привела ли английская ассоциативная психология к простой и действенной прикладной работе? Нет. И даже более того: она – одно из самых непростых и трудно понятных детищ европейского ума. А чародеев, которые могли улучать внимание, англичане просто сожгли заранее, чтобы не мешали торжеству грядущей науки.
Нет человека, нет проблемы. А спорить с нашей правотой нельзя, потому что некому. Классический имперский подход, применяющийся и сейчас, и в истории. Тогда почему империи рушатся? И не рухнет ли однажды и та наука, которая стала теперь империей ума?…
Глава 6. Внимание Канта
Как я уже писал, «русский Дарвин» – Тимофей Петрович Соловьев, в своем труде «Внимание как органическая сила. Опыт биологической теории внимания», вышедшем в 1901 году уверенно писал:
«Главными представителями психологической феноменальной теории внимания являются: Кант, Гербарт, Джемс Милль…» (Соловьев. С.13).
Его уверенность покорила меня, и я проверил все доступные мне работы Канта. Как ни странно, но внимание не являлось предметом его исследований, и единственная работа, в которой он хоть как-то говорит о внимании, это та самая, на которую и ссылается Соловьев – «Антропология с прагматической точки зрения».
Кант выпустил эту работу как завершающий труд своей жизни. И. Ларионов в статье, посвященной «Антропологии» Канта, приводит его рассуждения: