Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2
Шрифт:
Маркофьев хохотал и сам визжал от неожиданного приступа веселья — вот уж точно как зарезанный…
Впоследствии тот лес был указом президента объявлен заповедным, а охота на редкую породу обитавших в заказнике и прилегающих угодьях кабанов была запрещена. Этого добился лично Маркофьев, защитник природы, ее сеятель и хранитель. Мемориальная доска, установленная при входе в чащобу, удостоверяет: именно мой друг, великий биолог и натуралист, почвовед и селекционер положил начало новой редкой популяции двухголовых вепрей. Рощу же, где эти твари устроили лежбище, с тех пор в народе зовут Маркофьевско-ветчинной…
Он впоследствии развернул, укрепил, расширил —
Человек пожинает то, что сеет. Коровье бешенство — результат кормления буренок и быков костной бараньей мукой. Самим коровам пришло бы в голову лакомиться бараньими костями? Нет, это человек их попотчевал! СПИД — скорее всего, результат употребления человеком в пищу обезьяньего мяса. Ну, а сифилис — это точно известно — передался землеоткрывателям-матросам после соитий с длинношерстной козой-ламой. Жажда все попробовать и всюду проникнуть, которая привела к открытию Америки и полетам в космос, имеет оборотную сторону — в виде болезней, способных свести род человеческий в могилу задолго до того, как будут открыты лекарства против этих хворей.
Аппетит, удесятеривишийся после того, как поросята порскнули во все стороны, мы утолили в ближайшем придорожном ресторане — первом злачном месте, которое посетили по приезде в Россию… Наша веселая компания, во главе с Маркофьевым и свинарочкой, не говоря уж о Моржуеве и Овцехуеве, зверски проголодалась. На дверях заведения, которое мы выбрали, красовалась (что меня смутило) табличка: "Требуется повар".
— Как же они работают, если у них нет повара? — спросил я.
Маркофьев сделал успокаивающий жест.
— Даже интересно узнать, — сказал он.
Мы вошли внутрь харчевни, где попахивало чем-то подгорелым и прокисшим. Клянусь, я ощутил: на меня повеяло знакомым запахом родины. Мы с Маркофьевым переглянулись.
— А не боишься отравиться? Даже если повар есть, то, судя по объявлению, уходит и, значит, трудится последние дни и спустя рукава, — снова попытался внести сумятицу в намерение насытиться именно здесь я.
Маркофьев опять меня утихомирил.
— Надо проникаться пафосом здешней жизни, — сказал он. — Иначе, если ее не постичь, разве можно в ней преуспеть?
Довод меня убедил.
Мы сели за стол, накрытый грязной скатертью и взяли в руки засаленные меню.
— Узнаю тебя, жизнь, принимаю, — сказал Маркофьев, вслух вымолвив мою мысль…
В том дичайшем ресторане (который, обещая угостить домашней кухней, носил зазывное название "Как у мамы") нас не только обхамили и прескверно обслужили, но и накормили чудовищным по вкусу и цвету борщом ("суточным", как было объяснено, хотя "суточными" бывают только щи, это знал даже я). Я по обыкновению порывался возмутиться, Маркофьев же преподал мне очередной урок философского спокойствия. Он сказал:
— НИКОГДА НЕ ССОРЬСЯ С ОФИЦИАНТАМИ. Потому что ты полностью в их власти. Захотят — и плюнут тебе в тарелку — перед тем, как подать блюдо на стол. А то и похуже придумают… Что ты сможешь этому противопоставить? Ни-че-го! НЕ ССОРЬСЯ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ПОКА НЕ РАССЧИТАЛСЯ. Потом — валяй.
Закончил лекцию он, как всегда, шуткой:
— Что общего у официанта и гинеколога? Оба работают там, где другие отдыхают.
И прибавил:
— Люблю гинекологов… Единственные люди, которые ко мне не лезут и меня не трогают…
После чего отправился к своей новой возлюбленной. Мы тоже разъехались по домам.
А
— Зато привез тебе в подарок обезьяну. Гиббона. Тоже инфекционного. С псориазом, — сказал он.
И это на некоторое время отбило у Лауры охоту видеться с мужем.
Меня дома поджидал сюрприз. (Вы думаете — успевший приехать туда и меня опередить Моржуев? А вот и нет! С вас долой 20 очков!) Вероника забрала из госпиталя дочку. Зарубежные препараты и усилия отечественных специалистов подействовали!
Более того, Машенька успела подружиться с несколькими соседскими мальчишками и девчонками. Они приходили к ней в гости, вместе читали книжки и играли в прятки. Заливисто смеялись. Я смотрел на Машеньку, и душа моя сияла. Дети с криком носились по коридору и комнате. Опасаясь, как бы они не повредили компьютер на жидких кристаллах (в котором я доставил с Капри все необходимые для последующей работы данные), я спрятал ноутбук в платяной шкаф. Надо было поставить его на шкаф, потому что вскоре один из мальчишек, ища место понадежнее, где его никто не смог бы обнаружить, залез именно в гардероб и сел прямо на экран. Компьютер хрястнул, треснул и рассыпался. Починить его не представлялось реальным.
Контрольные вопросы. МОЖНО ЛИ ЧТО-ЛИБО ПРЕДУСМОТРЕТЬ? НАДО ЛИ ЧТО-ЛИБО ПРЕДУСМАТРИВАТЬ?
Ответ. Человечество живет правильно. Так, как ему заповедано. "Не заботься о завтрашнем дне, он сам о себе позаботится". И действительно, о чем хлопотать, если мы даже не знаем, дотянем ли до следующего утра… И, если дотянем, не гикнемся во сне, то какое оно будет — пасмурное, солнечное, холодное, теплое? Лишь отдельные глупцы хлопочут о будущем, перепрятывают компьютеры и тревожатся о порученном им задании, остальные живут мгновением. И знают: есть деньги — надо их тратить. Кончатся — тогда и будут чесать в затылке и кумекать: где заработать или украсть… В такой логике есть смысл. Именно экстремальность ситуации (смотри предыдущие главы) подталкивает к поиску новых путей и решений. Подготовиться заранее к тому, что произойдет, невозможно. А вдруг на ваш дом рухнет метеорит? А вдруг в соседнем дворе высадятся инопланетяне? Доживем до полного конца света — тогда и будем ломать голову: что делать?
Вывод. НИКАКИЕ РАСЧЕТЫ НЕ СБЫВАЮТСЯ И НИКАКИЕ НАДЕЖДЫ НЕ ОПРАВДЫВАЮТСЯ НИКОГДА. ИЛИ СТОЛЬ РЕДКО, ЧТО ПОДОБНОЙ ПОГРЕШНОСТЬЮ МОЖНО ПРЕНЕБРЕЧЬ КАК СОВЕРШЕННО НЕСУЩЕСТВЕННОЙ И НИЧТОЖНО ВЕРОЯТНОЙ.
Первой общественно-полезной мыслью Маркофьева по возвращению в Россию было: узаконить попрошайничество. Десятки нищих попадались нам на улицах и в подземных переходах, десятки оборванцев бросались к нам, стоило выйти из автомобился возле отеля или театра, казино или ателье. Все они ныли, выли и протягивали (часто беспалые) руки. Некоторые демонстрировали язвы на теле, колтуны в волосах и свертки с якобы голодными младенцами, (а в реальности — с китайскими куклами на батарейках). Среди попрошаек мы не раз опознавали (несмотря на красочные лохмотья) бывших своих коллег по научной деятельности: двух профессоров из института, где раньше работали, нескольких кандидатов наук, а уж лаборантов и лаборанток — без счета. Маркофьев отсыпал им щедрой рукой мелочь из кармана. А потом объявил, что намерен добиваться внесения ханыжничанья в кодекс труда — как вполне законной и нужной профессии. Мы сидели в номере, который он снял в "Редисон-Славянской" — трехкомнатном люксе с роялем — и мой друг рассуждал: