Теория и история. Интерпретация социально-экономической эволюции
Шрифт:
Надо признать, что язык, которым экономисты, особенно предшествующих поколений, излагали результаты своих изысканий, можно было легко истолковать неправильно. Обсуждая конкретную экономическую политику, они выражались языком, который был бы адекватным с точки зрения тех, кто рассматривал возможность её использования для достижения определённых целей. Именно потому, что экономисты не были предвзятыми и не ставили под сомнение выбор целей действующих людей, они представляли результаты своих размышлений в форме, принимавшей оценки действующих субъектов без доказательств. Устанавливая пошлины или декретируя минимальные ставки заработной платы, люди стремятся к достижению определённых целей. Если экономисты полагали, что та или иная политика приведёт к достижению целей, преследуемых её сторонниками, они называли её хорошей без доказательств, подобно тому, как врач называет определённое лечение хорошим, так как он достигает цели – излечения своего пациента.
Одной
Те, кто обвиняют экономистов в предвзятости, ссылаются на якобы стремление экономистов обслуживать «интересы». В этом контексте обвинения заключаются в том, что экономисты эгоистично стремятся к повышению благосостояния особых групп в ущерб общему благу. Однако следует напомнить, что идея общего блага в смысле гармонии интересов всех членов общества является современной идеей и что своим возникновением она обязана как раз учениям экономистов классической школы. До этого люди были уверены в существовании неразрешимого конфликта интересов между людьми и между группами людей. Выигрыш для одного неизбежно означает ущерб для других; ни один человек не получает прибыли иначе как за счёт убытков для других людей. Мы можем назвать этот принцип догмой Монтеня, потому что в новое время первым её сформулировал именно Монтень. Эта догма составляла суть учений меркантилизма и была главной мишенью в критике меркантилизма со стороны классической школы [2] ; последняя противопоставила ей свою доктрину гармонии правильно понимаемых или долгосрочных интересов всех членов рыночного общества. Социалисты и интервенционисты отрицают доктрину гармонии интересов. Социалисты заявляют, что между различными классами одной нации существует непримиримый конфликт; в то время как интересы пролетариата требуют замены капитализма социализмом, интересы эксплуататоров требуют сохранения капитализма. Националисты заявляют, что интересы различных народов противоречат друг другу.
[2]
Меркантилизм – совокупность экономических взглядов, развивавшихся на протяжении XV–XVIII вв. М. обосновывал активное вмешательство государства в хозяйственную жизнь с целью поддержания активного торгового баланса с помощью протекционизма и поощрения развития отечественной промышленности. В конце XVII–первой половине XVIII вв. меркантилизм превратился в центральную тенденцию экономической мысли и политики. Меркантилизм не представлял собой единой школы. Термин «меркантилизм» впервые обрёл своё значение в трудах Адама Смита; классическая школа – английская школа экономической мысли, возникшая в конце XVIII в.; достигла зрелости в работах Давида Рикардо и Джона Стюарта Милля. Теории классической школы доминировали в Великобритании до начала 70-х годов XIX в. К. ш. изучала динамику экономического роста. Отстаивала экономическую свободу, идеи laissez faire и свободную конкуренцию.
Очевидно, что антагонизм таких несовместимых доктрин может быть разрешён только при помощи логических рассуждений. Но оппоненты доктрины гармонии не готовы подвергнуть свои взгляды такой проверке. Как только кто-либо начинает критиковать их аргументы и пытается доказать доктрину гармонии, они кричат о предвзятости. Сам факт, что только они, а не их противники – сторонники доктрины гармонии – выдвигают упрёк в предвзятости, ясно показывает, что они не в состоянии опровергнуть утверждения своих оппонентов с помощью рациональных доводов. К исследованию рассматриваемых проблем социалисты подходят с предубеждением, что только предвзятые апологеты неправедных интересов могут оспаривать
Такое отношение, если довести его до конечных логических следствий, подразумевает доктрину полилогизма. Полилогизм отрицает единообразие логической структуры человеческого разума. Каждый общественный класс, каждая нация, раса или период истории вооружён логикой, которая отличается от логики других классов, народов, рас или поколений. Следовательно, буржуазная экономическая наука отличается от пролетарской экономической науки, немецкая физика от физики других наций, арийская математика от семитской математики. Здесь нет необходимости разбирать основные положения различных ветвей полилогизма <см.: Мизес Л. Человеческая деятельность. С. 73–78>. Ибо полилогизм никогда не выходил за границы простых деклараций о том, что существует многообразие логической структуры разума. Он никогда не указывал, в чём именно состоят эти различия, например, чем логика пролетариев отличается от логики буржуазии. Поборники полилогизма просто отвергали определённые утверждения, ссылаясь на неуточняемые особенности логики их автора.
Аргументация классической доктрины гармонии интересов начинается с разграничения краткосрочных и долгосрочных интересов. И о последних говорят как о правильно понимаемых интересах. Давайте исследуем влияние этого разграничения на проблему привилегий.
Одна группа людей, безусловно, выигрывает от предоставленных ей привилегий. Группа производителей, защищаемая пошлинами, дотациями или любыми иными современными протекционистскими методами от конкуренции более эффективных соперников, извлекает выгоду в ущерб потребителей. Но будет ли остальная часть нации, налогоплательщики и покупатели изделия, находящегося под защитой протекционистских мер, терпеть привилегии меньшинства? Они согласятся с этим, если сами будут иметь выгоду из аналогичных привилегий. Тогда каждый человек в роли потребителя теряет столько же, сколько выигрывает в роли производителя. Более того, всем наносится ущерб в результате замены более эффективных методов производства менее эффективными.
Если трактовать экономическую политику с точки зрения различения долгосрочных и краткосрочных интересов, то нет никаких оснований обвинять экономиста в предвзятости. Экономист не осуждает сохранение штата железнодорожных рабочих по требованию профсоюзов на том основании, что оно приносит выгоду железнодорожникам за счёт других групп, которые ему нравятся больше. Он показывает, что железнодорожники не могут помешать превращению раздувания штатов во всеобщую практику, что в долгосрочной перспективе причинит им не меньший вред, чем остальным.
Разумеется, возражения экономистов, выдвигаемые против планов социалистов и интервенционистов, не имеют никакого значения для тех, кто не одобряет цели, которые люди западной цивилизации принимают как само собой разумеющееся. Те, кто предпочитает нужду и рабство материальному благосостоянию и всему, что только может развиться там, где существует материальное благосостояние, могут считать все эти возражения неуместными. Но экономисты постоянно акцентируют внимание на том, что они обсуждают социализм и интервенционизм с точки зрения широко разделяемых ценностей западной цивилизации. Социалисты и интервенционисты не только не отрицали –по крайней мере открыто – эти ценности, но и настойчиво заявляли, что реализация их программы осуществит их гораздо лучше, чем это сделает капитализм.
Правда, большая часть социалистов и многие интервенционисты провозглашают в качестве одной из ценностей выравнивание уровня жизни всех индивидов. Но экономисты не ставят под сомнение подразумеваемое здесь ценностное суждение. Всё, что они делают, это указывают на неизбежные последствия уравнивания. Они не говорят: цель, к которой вы стремитесь, плоха: они говорят: осуществление этой цели вызовет последствия, которые вы сами считаете более нежелательными, чем неравенство.
Очевидно, что рассуждения многих людей находятся под влиянием ценностных суждений и что предвзятость часто искажает мышление людей. Что необходимо отвергнуть, так это популярную доктрину, утверждающую, что невозможно заниматься экономическими проблемами без предвзятости и что простой ссылки на предвзятость без вскрытия ошибок в цепочке рассуждений, достаточно, чтобы опровергнуть теорию.
В действительности, появление доктрины предвзятости неявно означает безоговорочное признание неуязвимости учений экономической науки, против которых выдвинут упрёк в предвзятости. Это был первый шаг на пути возвращения к нетерпимости и преследования инакомыслящих, являющихся главной особенностью нашей эпохи. Так как несогласные виновны в предвзятости, правильным будет их «ликвидировать».