Теория описавшегося мальчика
Шрифт:
Лишь один человек решился воспользоваться служебной информацией. Помощник начальника железнодорожной станции города Коврова Вертигин решился просить о личной встрече. Милейший человек в почтенном возрасте, вдовец, потерявший жену сорок лет назад, при рождении дочери, постучался в дверь вагона знаменитости именно по причине желания внучки встретиться с человеком-ксилофоном, так как она посетила накануне представление в филармонии и теперь существует беспокойно.
—
Вагон ему открыл личный охранник Жагина рыжий Митя и хотел было в грубой форме отказать в просьбе, но лицо помощника начальника станции, проштопанное тысячью мелких морщин, с обвисшими усами, померзшими на концах, бесцветными от старости глазами, да и коротенький рассказ, приведенный после, тронули охранника, и он велел подождать просителя у ступеней вагона.
— Там старик просит о встрече! — доложил он Жагину.
— Ему-то зачем?
— За внучку просит. Ей нужно… Стоящий старик. На деда моего похож. Верно, ветеран… — и коротенький рассказ.
Андрей Васильевич направился к человеку-ксилофону, так как имелась деловая надобность. Он попросил Верочку сварить кофе и улыбнулся ей за чай на травах, заваренный накануне.
— Мне казалось, что мы партнеры, — объявил импресарио, войдя. — И в нашем контракте достаточно четко сформулирован параграф, в котором говорится, что стороны договариваются о всех нововведениях коллегиально.
— А что случилось? — не понял Иван. Ксилофон стоял на боку, и его голова находилась на уровне лица Жагина.
— Вы самовольно объявили, что второй концерт пройдет за те же деньги. Мне кажется, это неуважение к партнерству, не говоря уж о личных отношениях. Я лично заплатил за аренду помещения и понесу ощутимые убытки. К тому же заявлено, что это музыкальный концерт, а не мероприятие религиозного культа с использованием гипноза.
Мне бы не хотелось иметь дело с ФСБ, да и общение с губернатором, чья жена унизилась прилюдно, также грозит неприятностями.
— Неприятностей не будет!
— Откуда вам это известно? — Жагин раздражался. У него опять начинала болеть голова.
— Мне же известно, что у вас в последнее время часто болит голова. Невыносимо, правда?
— Можете помочь?
— Нет, — ответил Иван честно. — Я не врач… И это не религиозное мероприятие. Я вообще не уверен в существовании Бога. Что касается убытков, то прошу искренне меня простить. Я не подумал о деньгах. Но пожертвований было достаточно. Можете все взять себе.
— Я с паперти не собираю, — огрызнулся импресарио, но ему тотчас стало стыдно. — Черт с ними, с деньгами… В общем, делайте
— Я не артист…
— Будьте кем хотите.
Иван Диогенович улыбнулся. С некоей печалью произнес:
— Вы большой человек!
— Да что вы! — засмущался Жагин. — Какой я большой… Всю жизнь профукал!
— Вы растете на глазах.
Импресарио, потупив взгляд, махнул рукой.
— Да, чуть не забыл! — Жагин обернулся на выходе. — Там вас старик спрашивает. Помощник начальника станции. Он в Коврове шестьдесят лет на железной дороге.
— Что ему нужно?
— Ему — ничего. Внучка его вас хочет видеть… Там вроде у старика жена умерла при родах. Он остался с дочерью, да и она умерла, тоже при родах. Вот он с внучкой и коротает век. Она и хочет с вами встретиться. Говорят, она после вашего концерта занемогла…
— Скажите старику, чтобы приводил!
— Спасибо.
Настя все это время мучилась. Она совершенно уверилась, что нужна Ивану лишь как часть общего проекта, не как женщина. С другой стороны, ей было стыдно за свои мучения, так как истинная любовь не требует взаимности. Остальное — эгоизм. Странно требовать взаимной любви от луны… Этим коротким рассуждением Настя успокоилась, вытащила из ящика полироль и вошла к Ивану.
— Ты порозовел! — заметила она и постаралась улыбнуться.
— Я не поросенок!.. Делай свое дело и уходи!
Ее чуть не стошнило от такой грубости. Это было уже чересчур.
— Да кто я тебе?!! — обозлилась девушка. — Девочка при гении? Принеси-подай! Это моя собственная жизнь! Всякая любовь может быть унижена и растоптана! Но лишь до времени. Потом любовь становится презрением. После сегодняшнего концерта я расстаюсь с тобой и уезжаю в Москву! Я презираю тебя! Я презираю тебя вместе с твоей антиматерией!.. Сожрал какую-то гадость, как собака на улице, и в бога превратился! Ишь ты, «ты будешь моим апостолом», — передразнила.
Иван слушал ее и улыбался. Такой, с разметавшимися волосами, революционной, она ему куда больше нравилась, чем приторная, как шоколадная конфета.
— И нечего насмехаться надо мной! — Настя даже замахнулась для пощечины, но бить человека-ксилофона посчитала подлым, а Иван Диогенович, наоборот, расстроился, что девушка недораскрылась в своем гневе.
— Хочешь меня бросить? — продолжал улыбаться человек-ксилофон. — Так вон она, дверь… Чего легче, три ступеньки — и свобода!