Теория падений (Записки зонального менеджера)
Шрифт:
Герман спал в памперсе, сложив пальцы, как уставший художник, и сопел с перерывами. Уснул в Москве, возле “Проспекта Мира”, а проснется в Крыму. Колыхалась занавеска, по лицу ребенка нежно двигались золотисто-голубые тени.
На площади Радик нашел Интернет-кафе. Тронул “мышку”, и открылось чье-то письмо: “Дорогая Танюха, вот я и дожил до того возраста, когда смысл жизни начинает ускользать. Это море мне уже обрыдло, это удивительно еще и тем, что сейчас середина лета, а я еще ни разу не купался...” Радику захотелось написать ему ответ, облитый горечью вичевой крови.
В его почтовом ящике, среди кучи спама было
И письмо от Зоненфельда, лично: “Дорогой коллега! Прочел. Менять всю систему ныне не ко двору и не по средствам, разве что американцы заинтересуются. Появились некоторые вакансии. Интересно? Приходите в Центр. Обсудим все условия. Крепко жму руку, ваш К.П.”.
— Где же вы раньше были, мудаки? — тихо спросил Радик.
Радости не было, ему другие ценности открылись, но было приятно, что у Лорки и Германа могут остаться после него хоть какие-то деньги. Отвечать он не стал — смертельная лень обуяла даже пальцы.
Вспомнив, открыл “ЖЖ” Гольяненко за прошлый день и усмехнулся. Написано было так: “Сегодня позвонил мой знакомый АСТРОЛОГ, по совместительству продавец-консультант, и предупредил...” Далее все, как сказал Радик.
Пообедали в ресторане “АРЗЫ”. На больших нарах, крытых коврами, низкий столик — это особенно было удобно из-за Германа, который мог ползать, как в яслях. За каменной оградой непривычные, по-деревенски компактные голоса и звуки.
Официантка обрадовалась и все придумывала, как им угодить, принесла Герману надувной молоток, много салфеток, советовала, что лучше всего заказать для ребенка. Лорка важничала и потирала нос пальчиком, знак того, что она смущается.
Радик смотрел, как Лорка кормит Германа куриным супом, как в его ротик залетает сначала “вертолет”, потом “самолет”, потом “кораблик”. Лорка глянула, потом еще.
— Радик, ты в последнее время так интересно смотришь.
— Как?
— Грустно… Как будто прощаешься с нами и улетаешь в дальние края.
— А-а, — усмехнулся он и закурил.
В пиале отражалось лицо. Сверху, по нагретому солнцем тенту ходили бакланы, отпечатывались их лапы, мелькали по кругу тяжелые длинноклювые тени.
На пляже Радик включил телефон. Ему пришло десять сообщений.
Кичкин: “Ты спрашивал про самолет, он таки упал!”
Борис: “Сегодня в Черное море упал аэробус сочинских авиалиний”.
Люба: “Самолет упал в море : — (( Я боюсь с тобой общаться. Ну тебя ;— ))
Виктор: “Ты был прав — по Черному морю плывет самолетное кресло”.
Вдруг позвонила Вера.
— Ты где? — требовательный, отстраненно-холодный голос.
— Я на море, — усмехнулся Радик. — Слышите прибой?
Молчаливый, напряженный фон.
— Я верну деньги. Как приеду, как смогу.
— Не сомневаюсь, — и вдруг добавила: — Главное, что ты жив-здоров, я тоже не хочу грех на душу брать. Отдыхай. Вернешься, поговорим.
Радик видел, как она сидит в кафе “Весна”, приложив козырьком ладонь ко лбу, прикрыв глаза, закинув ногу на ногу. А по Новому Арбату плывет и плавится поток автомобильных крыш.
Солнце пряталось за горы, море испещрено сиреневыми завитушками имени Ван Гога. Собака лает и гоняется за детским мячиком в прибое.
Усталые и соленые, поднимались
— Удивительно, вчера только шла с пакетами из “Ашана”!
— Не, не! — кричал Герман, восседая на плечах Радика. А через секунду тельце его обмякло, и он уже спал, клюя носом затылок отца.
В черных бархатных глубинах окутанные серебряной дымкой сияли звезды. Сзади тяжелым, еще более черным клинком их срезали горы. Впереди, легко проскользив по купам деревьев, по метелкам кипарисов, падала в залив, вытягивалась, искрила лунная дорожка, и в этой полоске было видно, что море покрыто мощной рябью. Высоко в небе, на невидной вершине “Дивы”, мерцает звездочка — кто-то мигал фонариком. Все стихло, и вдруг в одном из кафе запели древнюю, неизъяснимо-прекрасную и трагичную песню, порой певец срывался на крик. Потом Радик догадался, что это поет муэдзин. И когда он закончил, все окрестные рестораны и кафе вновь усилили громкость своих динамиков. А здесь, на балконе, было слышно мощное присутствие моря, оно стояло и волновалось у самой его щеки.
Вышла Лорка, луна заблестела на ее щеке, на губах. Радик сжал теплый чугун оградки.
“Лорка, я неизлечимо болен”, — хотел сказать он.
— Лорка… как тебе идет этот Крым, эти пышные деревья, эти горы! Какая ты красивая сейчас, и как я вас люблю с Германом!
— И еще кого-то, — Лорка положила ладонь на живот.
— Там девочка, — сказал Радик. — Я видел во сне вас троих.
Он обнял ее и заметил, что в опущенной руке бутылка пива.
— Лор, — сказал он. — Обещай, если со мной что-то случится, обещай не пить пива, вообще не пить.
— Не дай бог, папа, что же мы будем делать без вас.
— Обещаешь не пить?
— Обещаю.
— Поклянись ребенком.
— Ну, Радик, хватит пафоса нагонять…
“Во сне Герман спутал меня с мамой и растерянно шарил ладошкой по моей груди, ища сисю”.
Через неделю поехали в Кацивели. Лорку тянуло туда. На три дня сняли номер в старом советском санатории для ученых-астрофизиков.
“Три года назад в Крыму, в Кацивели, одна из миллиардных капель моего семени, разбросанного, как тополиный пух, там и сям, вдруг закрутилась в спираль, обрастая другими людьми, мужчинами и женщинами, ситуациями, становясь будущим, уже не совсем известным мне. Там, в дощатом сарае с клопами, мое естество, совместно с Лоркой, наконец-то переселили мою замороченную голову и вырвали из меня Германа, я так и почувствовал, как он протопал в свое будущее. И вот сидит рядом со мной, прилежно тянет коктейль из трубочки и вопит, увидев что-то новое для себя, настойчиво призывая и нас восхититься вместе с ним.
Мы сидели в открытом кафе, на берегу. Семь часов вечера, облака скрыли все небо, на горизонте касаясь моря ватными днищами. Тепло, сыро, и зеленая гладь моря казалась особенно влажной. Даже если и не будет дождя, все равно две-три капли упадет на землю. Остро и холодно пахнуло водорослями, древним морским нутром. И вдруг далеко на юго-западе, где-то за Аю-Дагом, сверкнули угрюмые армады облаков. Они вспухали изнутри, едва тлели, и вновь разъяренно взрывалась кривая раскаленная гюрза, хлестала и жалила море. Как же там, наверное, рокочет и трещит преломившийся небесный свод. Казалось, что там, за этими горами, прекрасная страна с синим небом и ярким солнцем и совсем другим мироустройством.