Теория заговора

Ромов Дмитрий

— А это возможно?

— Нет. Но наиболее важный вопрос, что ты собираешься делать. Ты слышишь, вообще, что я говорю?

— Какие есть варианты?

— Вариантов множество. Но меня интересует только один. Мне нужен человек, который поможет мне всё изменить.

— Конкретнее.

— Да, точно, конкретнее. Тебе нравится, что сделали с Союзом? Разорвали на куски, разрушили, растерзали… Не отвечай, я знаю, что не нравится. Хочешь ли ты сохранить страну? Хочешь ли ты помочь ей стать лучше? Свободной, сильной и справедливой. На это тоже не отвечай,

эти ответы я знаю, мы тебя изучали. Вопрос, на который предстоит ответить, как далеко ты готов зайти?

— Значит, есть ещё кто-то? Что это за «мы»?

— Да, есть много людей, вовлечённых в эту историю, но они не здесь. Это всё потом. Сейчас главное. Как далеко ты готов зайти?

— Я не люблю высокопарных речей, — пожал я плечами. — А за буйки заплываю всегда.

— За буйки? Уже неплохо. Но нужно до конца.

Я снова пожал плечами. Это было само собой разумеющимся.

— По-моему, — сказал я, — более важный вопрос звучит немного иначе, а именно, могу лиядоверять тебе? После этого «небольшого испытания», которое ты мне устроил, ответ кажется не самым приятным.

— Можешь. Я тебе помогу. А про испытание… Ну, я должен был знать, на что ты способен. Тебя могли убить несколько раз. Но ты выжил. Значит можно идти дальше. И вот ещё что… это не было испытанием, это было реальным заданием.

— Отлично. Только больше я не буду выполнять ничьих заданий, не понимая сути.

— Естественно. Теперь ты сам будешь готовить планы и ставить задачи.

Мы помолчали.

— Интересно, — сказал я после паузы, — почему твоя штаб-квартира находится именно в этом доме, там где живёт моя мать? Я что здесь не в первый раз?

— Просто это удобнее, — ответил он, поднёс к губам сигару, затянулся и выпустил облако дыма. — Теорию оставим на потом. Скажу только, что никуда из этой точки ты перенестись не можешь. Ни вперёд, ни назад. Попал — живи. Здесь всё просто. А остальное потом. За один раз всего не рассказать. Давай теперь поговорим о делах насущных.

— Но я ещё не дал своего согласия…

— На самом деле, дал. Ты меня не сдал Сёмушкину, Рахманову своих сомнений не раскрыл. Или раскрыл? Впрочем, я бы уже знал.

— Ты служишь в КГБ или…

— Или. И по заданию этого «или», служу в КГБ. Мой непосредственный начальник — это Рахманов.

Я нахмурился.

— У тебя там в КГБ, похоже, кто-то активно сливает инфу, — сказал я. — Сёмушкин был хорошо осведомлён о моих передвижениях.

— А я этого и хотел. Пусть он думает, что уже почти поймал меня за жабры.

— А чтобы они стреляли из вертолёта ты тоже хотел?

— Нет, это была неожиданность. И смерть водителя тоже. Я не ожидал, что они настолько занервничают, что пойдут на такой риск. Значит, мы реально можем схватить Щёлокова за хвост.

— А Андропова сможем?

— Думаю, да. Ты поймёшь, когда я введу тебя в курс дела.

— И когда это будет?

— Скоро. Расскажи, он тебя вербовал? Сёмушкин.

Я рассказал.

— Хорошо, — кивнул Весёлкин, макнул сигару в коньяк и засунул в рот. — Значит

скоро придётся тебе ехать в Киргизию. Но это, как ты сам решишь. Сейчас мне уже надо бежать.

— Куда?

— У меня дела. Я с тобой свяжусь в ближайшие пару дней, и мы продолжим разговор. Обещаю рассказать что-то более конкретное. Позвони мне через два дня, и я скажу, где мы встретимся.

Он назвал номер телефона.

— Хорошо. Я хочу пожить дня три у мамы. Знаешь, давно не виделись. Очень давно.

— Понимаю, кивнул он. Только вряд ли тебе дадут остаться здесь дольше, чем до завтра…

Не дали и этого. Он, как в воду глядел. А я-то размечтался, что завтра поеду в Пушкин, повидаться с дедушкой и бабушкой. Но не вышло. Я шёл домой на дрожащих ногах. Детство моё прошло не здесь, но сейчас здесь жила мама.

Я поднимался по лестнице, объясняя себе, что не было никаких похорон, что в этом времени она всё ещё молода, что она жива и… В общем, объяснял, да, но когда дверь открылась, сердце заметалось, кровь хлынула по жилам так, что едва не разорвала все сосуды. Пульс тысяча ударов в миллисекунду.

— Гриша! — обрадовалась мама, а я даже слова сказать не мог.

— Мне сказали, что ты приедешь, а я не поверила. Говорю, что ты не звонил, что в колхозе ещё… И вдруг… Радость какая.

— А кто тебе сказал, мам?— насторожился я.

— Так вот, — развела она руками. — Товарищ твой… Сказал, какой ты молодец, как план перевыполнил. Хотят тебя на собрание…

— Гришка! — раздалось вдруг сзади мамы. — А мы тебя ждём-ждём.

— Ага, — кивнул я. — Вот и я.

Держа большущий бутерброд, из кухни вышел Васёк Сомов. Батон и докторская. Быстро, однако. Чека не дремлет. Вернее, МВД, конечно. Моя милиция меня бережёт. Сердце сжалось, заныло и я почувствовал острое раскаяние за то, что притащился сюда и подверг маму опасности.

— Нет, — широко улыбался Васёк, — ты шустрый, конечно, как метеор. Мы к Захару Сапрыкину пришли, а он толком и сказать ничего не может. Говорит, Самохвалов лично позвонил, о твоих достижениях сообщил, а потом военные из гарнизона прибыли, тоже тебя искали.

— Это не Самохвалов, это Вован и Лексус… — хмуро бросил я.

— Чего-чего? Не понял. Ты где пропадал?

— Я не пропадал, — покачал я головой.

— Вот и отлично, потому что ты до сих пор числишься участником конференции. И придётся ехать. Меня из комитета комсомола командировали специально за тобой.

Мама пригласила эту глумливую рожу к столу вместе с нами, и он за обе щеки уплетал то, что ему совсем даже не предназначалось.

— Что же ты творишь, гусь лапчатый! — наехал он на меня, когда после завтрака мы попрощались и ушли.

Мне пришлось возвращаться с ним в Москву. После разговора с Весёлкиным картина у меня ещё не сформировалась и я, собственно, нихрена ещё не понял и находился в подвешенном, между землёй и небом, состоянии. Он же был страшно зол и, не прекращая, выносил мне мозг.