Теория заговора
Шрифт:
— Вы же сказали, что он больше на связь не выйдет! — воскликнул я.
— Я же не знал, как глубоко ты пал, — развёл он руками. — Ты хотя бы понимаешь, о чём идёт речь?
— Не совсем, — мотнул я головой.
Я действительно не понимал. Нет, то что населённые пункты, кроме Оша, лежали в районе Чуйской долины, было ясно. Но конопля там была дикорастущая, не обладающая в полной мере свойствами, достаточными для организации полноценного трафика. Ну ладно, об этом мы ещё подумаем.
— Это наркотики, — победно заявил полковник и хмыкнул. —
— Социальный и психологические профили у нас слишком уж разные, — нахмурился я.
— Чего? — удивился Сёмушкин и его брови полезли на лоб.
— Дружба наша будет выглядеть слишком неестественной, понимаете? У нас разные интересы, среда социальная совершенно разная.
— А, вон ты о чём. Ну, слишком часто вам видеться незачем. Так что нормально, не волнуйся, всё будет совершенно натурально. Обговорим сейчас методы связи и ещё кое-какие моменты. И бумажку надо будет подписать. О сотрудничестве. Формальность, но необходимая. И вот ещё что. Про твою поездку…
Он сделал ещё несколько заходов, выспрашивая подробности моей поездки. Я назвал пару вымышленных имён воротил низового уровня, и повторил маршрут и расписал программу пребывания, из которой получалось, что меня просто показали киргизским товарищам.
К общаге меня вёз Васёк Сомов. Теперь он вёл себя иначе, как куратор. Повторял методы связи, а я размышлял о своём. Сёмушкин, скорее всего был не из какого не из «Контура», поскольку по итогу показался мне не таким уж и профи. Скорее, это какая-то группа под одним из Щёлоковских замов.
Ну, а поскольку речь вдруг зашла о наркоте, то кто-то из них, менты или конторские начали внедряться в местные группировки. Если, конечно, к этому моменту они уже сформировались.
Доверия Сёмушкин у меня не вызвал, он немного не дотягивал, хотя в принципе работал с самоотдачей. Весёлкин тоже был очень и очень мутным типом и…
— Без моего ведома уезжать из Москвы нельзя, — кивнул Васёк. — Только по моему разрешению.
— А мне, как раз надо, — повернулся к нему я.
— Куда это? — нахмурился мой однополчанин.
— К матери в Питер. В Пушкин то есть.
— Когда? — недовольно уточнил он.
— Завтра хотел. Или сегодня даже.
— Сегодня точно нет. Да и завтра не выйдет, я думаю. Но спрошу у шефа.
— Сегодня у нас девятнадцатое? У мамы через три дня день рождения. Я обещал приехать. Будет очень странно, если не приеду.
Вообще-то не обещал, но он-то знать об этом не мог.
— Ладно. Спрошу и сообщу.
— Ты не спрашивай, просто поставь в известность и всё. Чего спрашивать-то?
Я вышел из машины и не прощаясь пошёл ко входу в общагу.
Пропуска в общагу у меня естественно не было и пришлось ждать комендантшу, которая сначала не могла понять, почему я не в колхозе, а потом долго проверяла меня по спискам и никак не могла найти.
— Проходи, — наконец, смилостивилась она. — Временный пропуск я тебе выпишу, но не забудь в трёхдневный срок поменять прописку в паспорте на новый адрес. Иначе не впущу тебя больше, ясно?
— Ясно, Клавдия Ульриховна.
Она недовольно кивнула, а я пошёл к себе в комнату на тринадцатый этаж. Прошёл по длинному коридору и оказался возле своей двери. Меня охватило лёгкое волнение, как перед возвращением в родные места. Собственно, так и было.
Постучал. Никто не отозвался. Я постучал ещё раз. Мой сосед, отличник, талант и самородок Саша Литвинов должен был находиться в комнате и зубрить коллоидную, физическую или ещё какую-нибудь химию. Но его не было. Я постучал ещё раз и вдруг… и вдруг сообразил! Девятнадцатое сентября! Точно! Вот где он может находиться.
Я бросился к лестнице и, перескакивая через три ступеньки помчался наверх, на этаж выше. Какой? Какой номер комнаты? Я взлетел на следующий этаж и теперь стоял и озирался по сторонам. Туда! Я побежал по памяти в дальнее крыло и… Да! Восемьдесят седьмой! Конечно, восемьдесят седьмой!
Подбежал и что есть сил забарабанил в дверь. Там гомоннили, но сразу стихли, и я затарабанил сильней, ещё сильней. Со всей, прям-таки дури. Бам! Бам! Бам!
— По голове себе постучи!! — воскликнули из восемьдесят седьмого.
Дверь открылась и на пороге появился высокий и видный Артурчик Цесаревич. Хулиган и раздолбай.
— Ты чё долбишь?! — злобно воскликнул он. — Может, повторить хочешь?
— Повторить? — переспросил я.
— Да, — ухмыльнулся он. — Ты только скажи, это я мигом. Тумаков мне не жалко. А теперь…
Он не договорил. Я сделал шаг и, размахнувшись, обрушил кулак на его физиономию.
14. Неуловимый
Артурчик отлетел, завалившись на кровать и раскинув руки и ноги в стороны.
— Ты про какое такое повторение? — поинтересовался я. — Тебе, Царёк, привиделось что-то?
Когда его называли царьком он всегда бесился, до белого каления доходил. У него просто планка падала и тогда, сжав кулаки, он бросался на обидчика, не беря во внимание, слаб тот или силён. Я это знал и специально подлил масла в огонь.
— Глупый маленький Царёк.
Пока тот, как перевёрнутый жук, размахивал руками и ногами, я проверил расстановку сил. Ну конечно, это был тот самый день. На столе стояла почти допитая бутылка «Русской», три стакана, чёрный хлеб и пустая банка дефицитных шпрот. Мой сосед Сашка Литвинов самородок и золотая голова с третьего курса сидел тут же за столом, уронив голову на сложенные руки.