Теперь ему принадлежу. Беременна от монстра

Устинова Мария

— О чем вы?! — резко захлебнулась я слезами.

Не могла уклониться с траекторией выстрела — живот не дал. Сделал меня неповоротливой и уязвимой. Все, что я могла: неподвижно сидеть, зажмурившись. По щекам хлынули слезы.

— Правду!

— Я его бросила, — давясь слезами, начала я. — Залетела почти сразу, и он потребовал аборт! Я ушла, чтобы не делать! Жила отдельно, где меня нашли!.. Пожалуйста, не стреляйте…

— Ты не была нужна Ремисову, пока он не узнал, что тебя ищут? Все верно?

Я бы хотела сказать — нет.

Но ведь так и есть.

Андрей

не вспоминал обо мне. Появился, когда меня хотели похитить. И нас ничего не связывает, кроме ребенка в моем чреве. Он сказал сразу: между нами ничего нет.

— Да, — выдохнула я.

Власов опустил оружие. Пальцы сдавили рукоятку до белизны костяшек.

— Мразь, — ровно и сдержанно сказал он, и красиво рассмеялся. — Если он меня кинул, я тебя пристрелю, поняла?

Я испуганно наблюдала за ним, трогая бабочку на браслете. В ней пыталась черпать поддержку.

— Он почти месяц не выходит на связь. Если этого не произойдет до завтра, я тебя прикончу.

— Послушайте, — я умоляюще схватила его за рукав. — Что-то случилось!.. Он бы не…

— Он тебя кинул, — бросил Власов. — Мои камни показались ему предпочтительнее. Он забрал их, свалил, а тебя бросил мне. Если я прав, тебе конец.

— Он бы так не поступил!

— Правда? — Власов вновь белозубо улыбнулся. — Значит, когда встретитесь в следующий раз, поблагодаришь его за отрезанный палец. Я приучу его держать слово.

Он направился к выходу, оставив меня рыдать на кровати.

— Подготовьте ее к записи, — велел он. — Галина, можете идти. На сегодня вы свободны.

Надзирательница удивленно заглянула в комнату, посмотрела, как я плачу. Раньше ее не отпускали на ночь. Но спорить с шефом не решилась и ушла одеваться.

В предобморочном состоянии я наблюдала, как охрана разложила на тумбе перевязочный материал, нож… На сердце стало холодно и безысходно. Живот окаменел.

— Что это… Что вы делаете? — я обернулась к Власову, который ждал в дверях.

Второй охранник встал передо мной и включил камеру на телефоне.

— Пиши обращение, — велел Роман, убирая пистолет в кобуру. — Умоляй его.

От страха я не смогла выдавить ни слова. Поняла, что происходит: они запишут мои мольбы, а затем на камеру отрежут палец, чтобы проучить врага за непослушание. От шока я потрясенно таращилась в объектив. Взгляд стал просящим, словно Андрей передо мной. Но он может не увидеть этой записи…

Я не верю, что он бросил меня.

Какими бы красноречивыми ни были камни — я видела, как аскетично он живет. Деньги для него не главное. С ним что-то случилось. А если он погиб или ранен, то я обречена. Я ощутила эту мощную связь между мужчиной и женщиной, решившими зачать ребенка. Я стала от него зависимой: от его решений, поступков. Ошибка Андрея будет стоить жизни нам троим.

— Не можешь говорить? — понял Власов и кивнул. — Ладно, заканчивай.

— Дай руку, — хладнокровно сказал охранник, а когда заныла, схватил за запястье и прижал к тумбе.

Не глядя в глаза, развернул пальцы, вжимая в поверхность

так сильно, что заболели суставы. На толстом запястье сияли золотые часы, и лицо я узнала — это он караулил меня на террасе. Заливаясь слезами, я пыталась вырваться, но меня держали, как в тисках.

— Не надо, — завыла я. — Давайте я все скажу на камеру, он позвонит, не отрезайте!

Я сошла от страха с ума, когда представила, как массивным лезвием мне открамсывают мизинец.

— А где Егор? — вдруг спросил охранник, хмуро глядя в окно. — Он на воротах был.

Бугай, который держал меня руку, наклонился, глядя в темное окно.

— Шеф, отойдите назад! — первый поднес к губам рацию. — Егор! — отпустил тангенту и послушал эфир. — Егор, ты слышишь? Парни, кто слышит?

Власов тут же отступил вглубь коридора, чтобы его не достали через окно.

Охранник бдительно щурился в темноту.

Вдруг дернулся и лбом влетел в окно, будто его что-то толкнуло. На стекле расцвел алый цветок: так я увидела, когда на него вылетела кровь. Он отпустил мою руку и упал, размазав брызги, как в фильмах ужасов. Второй рухнул рядом.

Я толком ничего не поняла — не осознала из-за быстроты. Пялилась в ночной лес через испачканное красным окно. Оно осталось целым.

А потом догадалась обернуться.

Опасность пришла с другой стороны.

Стреляли не через окно, из коридора. Все происходило, как в замедленной съемке. Я так и осталась на кровати, прижав к груди неповрежденную руку. В первое мгновение я Андрея не узнала… Скорее по знакомому силуэту, легкой фигуре. Власов шарахнулся, хватаясь за оружие — не успел достать. Андрей был слишком близко: выбил оружие, заломил руку и сразу ударил в подмышку ножом.

Ногой отбросил оружие и отошел, наблюдая, как Власов корчится, пятясь. Согнувшись на раненый бок, он закрыл рану дрожащей рукой. Между ребер торчал нож, загнанный по рукоять. Власов трогал ее, словно не верил в это. Лицо стало диким, искаженным от боли, и больше не таким красивым.

Он упал и попытался отползти, хотя Андрей не пытался приблизиться.

Просто смотрел.

Без эмоций: ни злорадства, ни удовлетворения. На лице застыло то же доброжелательное выражение, что и всегда.

Он поднял голову и обернулся.

— Андрей… — прошептала я.

Мои огромные глаза наполнились слезами. Он подошел: страшный, заросший, пропахший лесом. Крепко обнял меня, когда я встала. Щетина сильно отросла, почти превратившись в бороду, царапала мне щеку и губы, пока я целовала его, захлебываясь слезами радости. Руками в перчатках провел по волосам, по лицу, стирая слезы.

— Т-с-с, — сказал он на ухо. — Жди здесь. Я закончу.

Я кивнула, комкая на плечах куртку, от которой пахло осенью. Поясница ныла — уж не схватки ли. Прилегла на бок, когда Андрей вышел из комнаты, вытащив тела охранников. Прикрыл дверь, а я постаралась максимально расслабиться и не слушать долетающие обрывки разговора. Невнятный голос Андрей успокаивал. Он здесь, рядом… Я все еще не верила в это.