Теперь всё можно рассказать. По приказу Коминтерна
Шрифт:
Проклятый Кавказ!
Из-за него меня в детстве часами заставляли сидеть за семейным столом, только и повторяя, как мантру, что это-де традиция такая, а традиции надо уважать.
Мне такие «традиции» были непонятны и совершенно чужды.
Однако отец всё же не оставлял настойчивых попыток приобщить меня к ценностям семьи. Этим он в конце концов заставил меня окончательно возненавидеть еду как таковую и начать презирать самого себя за то, что ем.
Потом, когда он понял, что ничего не выйдет, эти попытки были оставлены.
Но дело уже было готово!
Еду
Даже тогда, в двенадцать лет, когда я обжирался чуть ли не до потери сознания, эта ненависть была во мне жива. В минуты такого чревоугодия она просто принимала форму ненависти к самому себе.
Я жрал и ненавидел себя за то, что жрал.
Вот как-то так.
Короче, в итоге я стал смотреть на еду в лучшем случае как на необходимое зло, без которого человек не может жить, в худшем – как на источник всякого греха. Но уж ни в коем случае как на повод собраться всей семьёй и потрепаться ни о чём.
Вот, собственно, всё, чему научил меня отец: ненавидеть табак, алкоголь и еду. Больше он мне ничем не запомнился и на моё воспитание ничем другим кардинально не повлиял.
В том же самом шестом классе, правда, он запихнул-таки меня на плавание, но из этой его дурацкой затеи ничего в итоге не вышло.
Но об этом позже.
А сейчас вернёмся к делу.
Итак, родители о моей насыщенной школьной жизни ничегошеньки не знали. И это было ой как хорошо.
Узнай они обо всём тогда – скандал был бы жуткий. Отец бы точно меня выпорол. Из школы бы меня, понятное дело, забрали и запихнули бы в какой-нибудь физико-математический концлагерь, где я бы спятил от ужаса и повесился прямо в туалете или раздевалке.
Мать бы умерла от горя, а отец спился.
Словом, хорошо, что родители ничего не знали о моих приключениях в 737-й и представляли себе мою жизнь там в абстрактных формах некой фантасмагорической идиллии «счастливого и безоблачного советского детства».
Короче, представлялся им, наверное, какой-нибудь «Ералаш», в то время как на самом деле моя жизнь походила на нечто среднее между «Греческой смоковницей» и «Однажды в Америке».
Да, моя жизнь шла своим чередом, а родительская – своим. Они с того времени пересекались всё реже и реже. Я стремительно отдалялся от своей семьи в культурном (но не экономическом!) отношении. Между нами то ли ширилась пропасть, то ли росла вверх стена. В конечном итоге это приведёт к тому, что мы станем смотреть друг на друга как на инопланетян. Но тогда до этого было ещё далеко…
Но только не думайте, что я рос в полной бесконтрольности. Это было совсем не так.
О многих вещах родители если и не знали, то уж во всяком случае догадывались. Скрыть, к примеру, мои наркотические опыты было просто невозможно, хотя дед и покрывал меня изо всех сил.
Знали родители и о том, что я балуюсь экстремистской литературой.
Всё это им было известно, но лишь в общих чертах.
Так, они знали, что я читал «Mein Kampf» Гитлера, но им в страшном сне не могли присниться те жуткие, полные ненависти речи, какие я толкал на истории с ничуть не молчаливого одобрения
Они знали про то, что мы получали с дедом кофеин, но им ничего не было известно про опий.
Короче, вы поняли.
Многих вещей родаки не знают до сих пор.
Так как же они относились ко всему этому?
Ну, мама переживала немного, но она вообще у меня такая вся из себя. Переживательная больно.
Впрочем, и она только слегка тревожилась, а не билась в постоянной истерике.
Отец же и вовсе был спокоен, как удав. Моё увлечение политикой он списывал на пресловутые «болезни роста» и считал, что это всё бесследно пройдёт и надёжно забудется.
Артур, мол, тоже в подростковом возрасте «Лимонку» почитывал, а теперь образумился, в банке должность хорошую занимает.
Артур – это, если вы помните, мой старший брат. Нынче он в религию ударился. На восемнадцатилетие мне «Святое Евангелие» подарил. Об этом типе я вам ещё расскажу потом. Если успею, конечно.
Отец забыл только, что я – это тебе не Артур. Об этом он вспомнил потом.
Вот пишу я это всё, а за окном началась буря.
Картинная, почти эпическая. Всё небо потемнело, и на улице стало темно, как ночью. Густые серые тучи скрыли в своих липких объятьях и Сити, и дальний горизонт вообще, и, кажется, вот-вот поглотят и ближайшие дома, и меня, и весь мир. Совсем ничего стало не видно. Лишь изредка мир озаряется на секунду синими всполыхами молний.
Исчезли все звуки, кроме крупной дроби могучими каскадами изливающихся с неба капель да редкого оглушительного грохота с неба.
Через открытое окно вода натекает мне в комнату и пропитывает собой старые школьные учебники.
Откуда-то издалека, из парка или с Поклонной горы, доносится ещё сквозь мерный стук дождевых капель приятная расслабляющая музыка…
Однако вернёмся к делу.
То, что изначально было принято отцом за «болезни роста», в действительности оказалось многообещающим началом моей карьеры профессионального революционера.
Тогда, впрочем, я и сам не мог правильно оценить это своё влечение к этой загадочной и прекрасной науке, – политике...
Это было сродни увлечению какой-нибудь красивой девушкой.
Тебе просто хочется её – и всё тут!
Тогда я и сам не понимал, так и останется ли эта страсть курьёзом юности, «болезнью роста» или же выльется во что-то большее, станет «многообещающим началом» чего-то великого и жуткого.
В конце концов оказалось второе. И это, надо сказать, даже меня сперва удивило.
Но довольно толочь воду в ступе!
Пора браться за дело.
В предыдущей главе я в общих чертах описал свою жизнь в 737-й школе.
В этой я хочу по возможности коснуться основных событий, сопровождавших моё там пребывание.
Почему только основных – сейчас объясню.
Изначально я хотел рассказать обо всех моих сколько-нибудь важных приключениях, но потом подумал, подумал да и решил отказаться от этой идеи.
Связано это в первую очередь с тем, что жизнь моя тогда проходила под лозунгом «Каждый день по приключению!».