Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Военная часть с одной стороны примыкала дороге, с одной – к санаторию, ещё с двух её окружался парк. С той стороны, которая шла параллельно дороге, был очень высокий (метров пятьдесят) и крутой склон к реке, поросший густым лесом. Там мы и заложили бликует под забор.
Это был старый, местами покосившийся, местами и вовсе отсутствующий старый забор. Мы подложили под него баллоны, обмазали их клапаны гелем для розжига и подожгли. А потом быстро-быстро побежали вниз по склону.
Баллоны рванули у нас за спиной. Столб огня поднялся на несколько метров.
Пока мы шли на
Этот Фомичёв печатал у себя сообщения о наших акциях. Тогда его группа называлась «Союз советских офицеров и всех, верных СССР». Сейчас, кажется, «Союз красный групп» или что-то такое.
Фомичев был интересный человек. В девяностые он был яростным «новым левым», экологистом и почти анархистом. Возглавлял легендарную организацию «Хранители радуги». Потом в анархизме и экологизме разочаровался. Потом сел за подготовку теракта. Вышел из тюрьмы уже радикальным сталинистом, левым патриотом, любителем Квачкова и гражданином СССР.
Он и поныне играет важную роль в левацкой среде Поволжья.
Он печатал наши коммюнике, экстремистские листовки прямо в ВК. Он очень нас ценил.
Потом было ещё много всего. Мы и рельсы портили, и граффити делали, и кружок по-прежнему собирался (даже летом).
Как-то раз приехали с Алисой рано утром к Генштабу и повести прямо на заборе баннер из мешковины. На нем красовалась здоровенная надпись: «Да здравствует красный террор! Больше убийств!».
Потом осенью мы как-то пролезли на завод Хруничева (хотели сделать там поджог административного здания) и вступили в настоящую перестрелку с охраной.
Кончилось всё хорошо, никто из наших не пострадал.
А потом случился массовый расстрел в Керчи.
Почти сразу в соцсетях начали муссировать информацию о том, что Росляков был антифа. На самом деле – чёрт его теперь разберёт, кем он при жизни был. Ну, а мы решили тему использовать и написать коммюнике, что он, дескать, наш товарищ, а его расстрел – акт не личной мести, а политической борьбы. Революционной борьбы.
Глупо? Возможно. Но мы именно это и сделали. Написали листовку, где обьявили Рослякова партизаном и коммунистом, пообещали, что будет ещё так же и хуже. Напечатали этот текст у Даминова в гараже, а потом я это по всему району расклеил. Даминов тоже должен был клеить, но ему, видите ли, «в художку надо было». Так что всю грязную работу сделал я.
Одну из листовок я приклеил на дверь районной
управы. Оказалось, там была камера. Меня заметили, листовку сразу сорвали. И хотя я убежал, меня потом всё равно нашли.
Так началось наше уголовное дело.
Потом ещё были наши листовки про Жлобицкого, но вот на них-то как раз никто особого внимания не обратил, и вообще они-то нам никак не аукнулись: ни в положительном ключе, ни в отрицательном.
Глава двадцать девятая. Конец детства.
Это случилось в самом конце октября 2018-го.
Думаю, я никогда уже не забуду те страшные осенние дни. Это был конец моего детства. Конец того времени, когда
Это время прошло. Оно прошло безвозвратно.
А случилось это так.
17 октября 2018 года в городе Керчи произошло нечто ужасное и совершенно никем не предвиденное. Владислав Росляков устроил бойню в политехническом колледже.
Где-то через неделю после этого по всей Москве стали появляться листовки. Там говорилось, что бойню в Керчи организовала тайная террористическая организация леворадикального толка – «Революционные школьники города Москвы». Владислав Росляков был назван товарищем московских террористов. Говорилось о том, что подобные террористические акты будут теперь происходить регулярно по всей России. Керченский стрелок был назван товарищем и партизаном.
Листовки наделали немало шума. Общество сильно возмутилось.
А распространяли эту агитпродукцию мы с товарищами.
У Ильи Даминова был просторный гараж. Точнее, гараж принадлежал, конечно, не самому Даминову, а его отцу. Но фактически отец туда никогда не заходил, так что там всем распоряжался его сын.
Именно там мы устроили подпольную типографию. Натащили старых принтеров из школы. В кабинете трудовика они были свалены в огромную гору. Их там было штук двадцать или тридцать, наверное. Почти все мы забрали к себе в гараж. Не попали туда только две совершенно негодные машины.
Дальше начали печатать. Даминов обычно печатал после школы. Сразу после занятий сворачивал к себе в гараж, бухал там, упаривался спидами и печатал. Вечером он уходил домой, а на его место приходили семиклассники с девушками. Они печатали листовки до утра.
Так нам удалось напечатать пять тысяч штук. Когда работа была сделана, мы приступили к расклейке.
Разумеется, на самом деле Росляков никак не был связан с нашей организацией. Просто партийная линия у нас тогда была такая: брать на себя ответственность за все крупные террористические акты. Если, конечно, раньше нас ответственность на себя не возьмёт кто-то другой.
За несколько дней мы общими силами смогли расклеиться эти чёртовы листовки по всей Москве.
В соцсетях консервативная общественность негодовала.
Прошло несколько дней. Мы уже начали забывать о том, что сделали, как вдруг случилось неожиданное.
Я помню этот день так, будто он был даже не вчера, а сегодня.
Занятия кончились. Я вышел из школы. На улице было пасмурно. Оловянные тучи полностью закрывали собой небосвод. Дул холодный арктический ветер. Моросил мелкий дождь.
Вокруг школы стояли унылые грязно-белые брежневки. На улице было холодно и мокро. От этого многоэтажки казались ещё более унылыми.
Я вынул телефон. Посмотрел время, проверил сообщения. Я очень устал в тот день. Мне казалось, я заболеваю. Сильно ломило ноги и голову.
Сначала я думал пойти домой через дворы. Так было короче. Потом я поглядел на дворы, на мрачные блочные пятиэтажки, увидел их обшарпанные серые стены. Мне сделалось неприятно и тревожно на душе. Я решил пойти через улицу.