Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Он был прекрасен.
Стефанко молча стоял в дверном проёме. В руках он держал большую тарелку богемского фарфора. Её кайма была горела ярким пламенем насыщенного алого цвета. На тарелке лежали два огромных куска торта тирамису. В один из них была воткнута небольшая, вся потемневшая от времени серебряная ложка.
Круглое лицо Миши светилось блаженной улыбкой. На пухлых щеках проступали милые ямочки. Оттопыренные в стороны, чуть красные после пребывания на холодном воздухе уши при свете электрических ламп просвечивали тысячами
На Мише была огромная, подобранная явно не по размеру тёмно-зелёная футболка.
Одета она была навыпуск. Её длинные полы спускались до самых ляжек. Из-под них немного выглядывали штанины кротких физкультурных шортов.
Сама футболка висела на Мише точно балахон. Худые нетренированные руки Стефика утопали в широченных рукавах.
Как я уже сказал, на Мише были короткие физкультурные шорты. Цвета они были тёмно-синего. Пошиты они были из толстой, мягкой и гладкой на ощупь ткани.
На ногах у Стефика красовались серые резиновые шлёпанцы.
Мише они бвли маловаты. Прелестным ножкам в такой обувке было тесно.
Возможно, из-за темноты, возмодно, ещё из-за чего-то, но носков на Мише не было. Шлёпанцы были надеты прямо на босу ногу.
Ноги у Миши были просто чудо!
Я стоял и сладострастно любовался ими.
Они были такие длинные, красивые. Волосы на них не росли. Кожа гладкая, как у молодой девушки, и ещё чуть смуглая.
Стефик регулярно посещал солярий.
Только тогда я заметил одну свойственную Мише физиологическую особенность.
У него были очень худые, тонкие как две палки икры ног. А вот ляжки, наоборот, были толстые, заплывшие жиром.
– Я вернулся, – радостно выпалил Миша и тут де направился к дивану.
Он поставил тарелку с тортом на журнальный столик, а сам плюхнулся на диван.
Миша разместился на той стороне софы, что была ближе к двери.
– Что, книжки смотришь? – насмешливо спросил он, протягивая руку за пультом от телевизора.
Пульт лежал на другом, противоположном от того, где сидел Миша, краю дивана.
– Да, смотрю тут всякое, – ответил я, глядя не на Мишу, а как бы в пространство комнаты. – Интересные ты, Мишутка, книги читаешь, – я резко повернулся в сторону дивана и посмотрел прямо на своего собеседника.
Я хотел заглянуть Мише прямо в глаза.
Из этого намерения ничего не вышло. Миша смотрел не на меня, а на пульт, до которого никак не мог дотянуться.
Мальчишка кряхтел, тянул к сверкавшему зеркальной чернотой предмету свои пухлые ладошки, но достать его никак не мог.
Внезапно он поднял глаза, сам посмотрел мне в лицо и тут же деланно-жалобным голосом простонал:
– Ма-а-ара-а-ат, подай пульт, пожалуйста!
Я молча приблизился к дивану, взял пульт и тут же передал его Мише.
– Merci! – жеманно произнёс Стефик.
Он схватил своими цепкими как мышиные лапки руками драгоценный прибор. Ещё пара секунд, и он включил бы телевизор.
– Ты, я вижу, кино любишь, – как бы невзначай заметил я.
– Обожаю, – ответил Миша, медленно опуская пульт. – Боевики там, комедии… – прикрывая рот холёной ладонью, он смачно и протяжно зевнул. После этого Стефик окончательно положил напоминавшее кусок хорошего каменного угля устройство на диван, повернулся ко мне лицом, хитровато сощурился и каким-то наполовину заговорщическим тоном произнёс. – Порнушку ещё.
– Да, – ехидно воскликнул на это я, – в этом ты большой специалист, как я вижу.
– Что правда, то правда, – гордо ответил он. – Люблю я это дело. Порнуха – дело хорошее. Современному человеку без порнухи жить никак нельзя.
Я тяжело вздохнул и обнял Стефика за плечи.
Обнял я его ненавязчиво и как-то по-дружески, без ужимок.
Я не прижимал Мишу к себе, не сдавливал его худенькое тело. Так, просто положил руку ему на плечи. Не было в этом той панибратской силы, какую любят демонстрировать своими объятиями старые друзья. Не было и обычной для педерастов жеманности.
– Что это ты такое говоришь, Мишутка? – несколько огорчённо сказал я. – Ты что же, занимаешься прямо тут онанизмом? Смотришь детское порно… Миша, это ужасно, неужели ты не понимаешь?.. – я посмотрел на него полными грусти глазами.
– Да расслабься, – отмахнулся холёной ладошкой Стефанко, – всё норм. Ну скажи, чем мне тут ещё заниматься, кроме этого?
– Читать! – тут же выпалил я.
– Так я и читаю, – спокойно ответил Миша. – В туалете. И не только там. Я и здесь читаю, и в комнате. Ты видел, сколько у меня книг? Это я всё прочитал. Многие книжки перечитывал по четыре раза.
– Хорошо, что ты читаешь, – сказал на это я, – но почему только это? Я смотрел твою библиотеку: мистика у тебя здесь, детективы, эротика… Как тебе русская классическая литература? Или модернистская?
– Классику мы, Марат, в школе проходим, – неторопливо ответил Миша. Он скинул шлёпанцы и вальяжно вытянул ноги на стол. – А это – для души. Для отдохновения, так сказать, читаю. Так, тупо поржать или побояться. Или подрочить.
– И больше ничего? – как-то без особой надежды, не глядя уже на Мишу промямлил я.
– А чего ещё в жизни надо? – удивлённо спросил Стефанко.
– Ну, я не знаю… – начал было я, но меня тут же оборвали.
– Марат, давай уже телевизор включим! – захныкал Миша, указывая рукой на черневший в глубине шкафа экран. – Там «Воронины» давно начались!
– Ну, включай, коли так, – вяло ответил я.
Миша включил телек. На плазменном экране появились набившие оскомину Вера и Костя.
– Другое дело! – громко воскликнул Стефанко. Он взял со стола тарелку с тирамису, принялся есть. – А ты не стесняйся, Марат! Раздевайся, проходи на кухню. Возьми там себе погрызть чего-нибудь. Чувствуй себя как дома.