Теперь я Волан-де-Морт?
Шрифт:
Тут она наконец поверила и кинулась меня обнимать, благо я стоял без защиты.
Я рассказывал ей, как скучал и как хотел хоть раз её увидеть.
Примерно через полчаса она отошла от передоза чувствами и начала думать головой.
— Том… Это ведь хроноворот? Со временем нельзя шутить!
— Это безопасно. Я всё предусмотрел.
— Да-да, конечно, я очень ценю всё, что ты сделал! — воскликнула она по-прежнему на змеином. — Не могу я здесь оставаться. Это плохо кончится.
Редкостная догадливость. Элисон уже завалил меня сообщениями — всё идёт ещё хуже,
— Не знаю, что у вас происходит, Повелитель, — сообщил он мне. — Надеюсь, вы вытащили из прошлого Мерлина и пытаете его, чтобы узнать его секреты. Но надо заканчивать поскорее.
С Мерлином идея плохая: я точно не знаю, где он и как умер, он сам великий маг и историческая личность. А Меропа… Тем более я ничего не планирую менять…
— Неужели ты не хочешь увидеть внуков? — спросил я.
— Ещё как хочу! Но я знаю, это не для меня. На меня навалится груда ощущений, которые моё сердце не сможет вместить.
— Мам, я очень не хотел тебе говорить… Я надеялся, что не придётся, что в этом не будет нужды. Но ты не оставляешь мне выбора.
Я сотворил новое заклятие, которое показало новую картинку. Могилу Меропы я уже разграбил, но сделать новую — ничего сложного.
Женщина протянула руку к иллюзии, и рука провалилась сквозь картинку.
Кладбище лежало перед нами в ярком свете осеннего полудня. На картине выросла мрачная гранитная глыба — она растёт, близится, заполняет всё, уже ничего больше не видно. Она читает надпись на английском один раз, другой, третий. Меропа Гонт. И дата её рождения, и дата смерти 31 декабря 1926 года.
— Убери это, — тихо просят меня.
Я убираю картинку.
— Прости, мама.
— Я чувствовала, что всё к этому шло.
— Тогда ты больше не проснулась, — ответил я. — Ты умерла 31 декабря 1926 года. Я рос в приюте.
— Прости меня, Том.
— Я тебя ни в чём не виню. Но ты могла ещё столько сделать!
Она глухо зарыдала.
— Понимаешь, мы с твоим отцом, — начала она.
— Я всё знаю. Он тоже вскоре умер.
Рыдания усилились.
— Перестань, — осадил я. — Слушай. Выслушай меня. Ты ещё жива — так? Здесь, сейчас ты жива? Ты дышишь и чувствуешь, верно?
Она молча кивнула.
— Так вот… — В темноте я подался вперёд. — Я перенёс тебя сюда. Мама, я даю тебе еще одну возможность. Лишний месяц или около того. Думаешь, я тебя не оплакивал? Я искал тебя, а потом увидел надгробный камень, который поставил Морфин, и подумал — тебя не стало! Эта мысль меня просто убила, поверь. Просто убила! Я не жалел денег и сил, лишь бы найти какой-то путь к тебе. Ты получила отсрочку — правда, короткую, очень короткую. Нынешний глава Отдела Тайн говорит, если очень повезёт, мы сумеем продержать каналы Времени открытыми два месяца. Он
— Мне трудно понять, что ты для меня сделал, — сообщили мне. Комнату медленно заполнил свет. Но не мой. — Ты даёшь мне еще немного времени, а время мне всего дороже и нужней, оно мне враг, и отблагодарить тебя, видно, не могу никаким способом. — Она запнулась. — А когда время пройдёт? Что тогда?
— Вернёшься в больницу, мам, в 1926 год.
— Иначе нельзя?
— Мы не можем изменить Время. Мы взяли тебя только на миг. И вернём тебя на больничную койку в тот же миг после того, как забрали. Таким образом, мы ничего не нарушим. Всё это уже история. Тем, что ты живешь сейчас с нами, в будущем, ты нам не повредишь. Но если ты откажешься вернуться, ты повредишь прошлому, а значит, и будущему, многое перевернётся, будет хаос.
— Два месяца, — сказала она.
Она говорила мне о своей жизни. О вечной осени. Говорила о пустынном мраке, об одиночестве, о том, как мал никому не нужный человек. Говорила о вечной, но растоптанной любви. И ещё — о своём новорождённом сыне, и какой он на ощупь, и о чувстве высокой судьбы, о неистовом восторге, с каким наконец-то хочется жить, оставляя позади все прежние печали. Она говорила и говорила, минут сорок, до хрипоты.
Пора. Я симулировал, что что-то пошло не так. Комнату тряхнуло.
— Мам, что-то пошло не так. И у нас теперь намного меньше времени.
— Мне плевать, что случилось, как и почему, — возразила Меропа. — Я знаю одно: я остаюсь!
— Мне тут сообщили, что скоро всё нехило рванёт и тебя при любом раскладе затащит назад, — ну не совсем скоро.
— Назад, в тысяча девятьсот двадцать шестой? На кладбище, под камень? — сказала Меропа, закрыв глаза. — Не хочется мне, Том. Лучше бы я про это не знала, страшно знать такое…
Голос её замер, она уткнулась лицом в ладони, да так и застыла.
— А может… — предложила она, и я увидел в её лице какой-то безумный запал. — Я же теперь здорова? Пошлёте меня назад здоровой? Я встану и утру могильщикам нос. Пойду в Лютный продавать ногти и волосы, как-нибудь скоплю на палочку, а там можно и посудомойкой в Дырявый Котёл. Только заберу тебя из приюта… Или… Я ведь чистокровная, приведу себя в порядок, найду какого-нибудь богатого полукровку, что хочет породниться с чистокровной, и здравствуй брак по расчёту. А может…
— Это всё невозможно, — отрезал я.
— Ну… а если?
— Мам, ты всё разрушишь.
— Что — всё?
— Связь вещей, ход событий, жизнь, всю систему того, что есть и что было, что мы не вправе изменить. Я могу умереть на прошедшей войне, твои внуки не родятся. Кроме того, я не всемогущ. Если я попытаюсь вас спасти — сюда явятся невыразимцы и авроры. Всех я не убью, только сам умру. Но я всё равно буду сражаться.
— Не надо! — Сказала она. — А если я убегу и вернусь без твоей помощи, Том?
— Хроноворот у них под контролем. Нам не выйти из этого помещения. Они решились на эксперимент, но держат его под контролем…