Теплая кровь. Том 1: Вторжение
Шрифт:
Мысли эти на вкус не сильно отличались от жандармского угощения. Коротко говоря, расследование пропажи Петева в нынешней ситуации было просто невозможно. У жандармов сейчас было не меньше сотни склавийцев, пропавших без вести во время эрзинских беспоряков. Пара из них по статусу была даже выше главного ревизора дороги. Лазарову по большому счёту было на них плевать. Не имея Гения, они не подпадали под зону его ответственности, но вот для жандармов все пропавшие были одинаково важны. То есть, вообще неважны. У ичитьевского управления сейчас были более важные дела,
Доев поздний ужин, Лазаров встал, чтобы размять спину. Где-то вдали загрохотало. В маленьких окошках подвала блеснула молния.
– Чёртов дождь, - пробормотал Богдан, - очередной чертов дождь.
Уже десять лет дожди были проклятьем для этого удаленного региона. Проклятые ливни начинались в июле и продолжались до первого октябрьского снега. Из-за дождей гибли урожаи, гнили деревья, а речные берега превращались в топкие болота. Дожди были первыми предвестниками похолодания, следом за ними шли заморозки, которые в последнее время наступали всё раньше и раньше. Лазаров ненавидел эти холодные летние дожди, но гораздо больше их ненавидели склавийские и эрзинские крестьяне. Из-за проклятой погоды пригодной для возделывания земли с каждым годом становилось всё меньше.
Не желая возвращаться за неудобный стул, Богдан пошёл вглубь архива, где круглосуточно за своим столом должен был сидеть дежурный унтер-офицер. Жандарм был на своём посту. Соорудив из каракулевой шапки что-то вроде подушки, служивый спал прямо за столом, накинув на плечи теплую шинель. Приглушенный свет настольной лампы бросал тревожные отблески на плечи унтера и его растрепанную светло-русую голову. Во сне жандарм что-то неразборчиво бормотал, его скрытые шапкой руки дергались в рваном ритме кошмара, судя по всему, снившегося этому парню.
– Шёл бы ты уже по-человечески спать, служивый, - громко произнёс Лазаров над самым ухом дежурного. Тот не проснулся. Только сильнее начали дёргаться его конечности, да бормотание стало более громким, более отчётливым.
– У меня жена, братцы, жена, - услышал Лазаров.
– Не надо, братцы.
За окном снова загрохотало. Инспектор почувствовал духоту, которая всегда бывает перед дождём. Лазаров весь напрягся, прислушиваясь, но после грохотания за окнами всё стихло. Дождь не приходил.
– Что же вы, братцы, зачем?
Богдан, разменявший уже почитай шестой десяток, вдруг ощутил, что ему становится не по себе. Навалившаяся духота и скулящий жандарм, противоестественно спящий в присутствии грозного инспектора, порождали в душе какую-то смутную, глухую тревогу. Ожидание чего-то гнусного и страшного.
– Эй, служивый, - рявкнул Лазаров, - просыпайся, твою мать!
Бормотание отрезало, точно ножом. Осталось только неровное дыхание спящего, прерывающееся пронзительными вздохами-всхлипываниями. Последний раз Лазаров слышал такие звуки лет двадцать назад, ещё в войну. Так всхлипывал человек, когда ему перерезали горло.
– Дежурный!
– заорал не помня себя Лазаров.
– Подьём!
Обеими руками он вцепился в плечи жандарма, начав его трясти
Голова служивого несколько раз мотнулась вперёд-назад, после чего он открыл глаза.
– А ну, - рявкнул унтер, пытаясь сбить руки Лазарова резким ударом. Удар у него вышел так себе - затекшие за время сна руки перестали быть надежным оружием.
– Отпусти гад, зарублю!
Жандарм грозно надвинулся на отскочившего Лазарова. Руки вяло блуждали по поясу, ища несуществующую шашку.
– Эх ты, дежурный, - вздохнул Богдан.
– У стены твоя шашка, горе луковое, сам же перед сном, небось, поставил.
Жандарм уставился на инспектора мутными со сна карими глазами. Окончательно проснулся он только теперь.
– Ваше благородие, - проблеял унтер осевшим голосом, - простите меня, ваше благородие, третьи сутки на ногах! Не задремал, помер бы.
– Я уж и подумал, что ты помираешь, братец, - хмыкнул Лазаров.
– Тебе чего снилось-то, что голосил во сне как девка? Тёща что ли привиделась?
– Дрянь какая-то, - смущенно ответил жандарм. На глазок стражу архива можно было дать не больше двадцати. В глазах Богдана почти ребёнок.
– Спал, точно, простите, ваше благородие, с перепою, - унтер потёр лицо крепкими крестьянскими кулаками, отгоняя остатки сна.
– Но я не пил, ваше благородие, - тут же добавил он торопливо.
– Мы тут с самой бузы эрзинской ничего крепче чая не пьём, Верховный в небесах мне свидетель! Капитан не велит!
– Да вижу я, как ты у капитана службу служишь, - рассмеялся Лазаров. Смех был каким-то жутким, неестественным. Богдан смеялся долго, почти минуту, и никак не мог остановиться. Тревога, скопившаяся внутри, требовала выхода. Жандарм всё это время стоял по стойке смирно, опустив от стыда голову и глядя исподлобья на развеселившегося инспектора.
– Утром-то домой пойдёшь? – спросил участливо Лазаров.
– Ага, - хмыкнул унтер-офицер, - пойти-то пойду, да вряд ли надолго. Послезавтра ж, ваше благородие, День Теплой Зимы - самый главный у эрзинов праздник. Даже и подумать боюсь, чего они устроят, когда перепьются все. Если уж они за неделю до этого такие ужасы вытворяли, - жандарм грустно вздохнул, - тут, ваше благородие, не надо семь пядей иметь, чтоб понять, что призовёт нас всех начальство в ружье, уже начиная с завтрашнего дня.
Часы на руке Лазарова показывали двадцать минут второго. Завтра, которого с ужасом ждал этот сонный обитатель архива, считай, уже наступило.
– Тебя как звать-то, братец?- спросил Лазаров.
– Симон Янчев, ваше благородие, - отозвался жандарм.
– Я ж с вами давеча на том складу был, с эрзином. Помните, у меня ещё тетрадка была.
– Помню, как же, - кивнул Лазаров.
– Ты у Димова за писаря служишь, выходит?
– Подменяю, скорее, ваше благородие. Писарь-то у нас того, запойный. А грамотных у нас раз, два и обчелся. Читать-то худо-бедно все могут, а вот пишу пристойно, считай, я один. Ну и офицеры, понятно дело. Но я ещё и на машинке шпарю, а вот офицеры наши стороной машинерию обходят, поломать бояться.