Теплый шоколад на десерт
Шрифт:
Прижавшись затылком к подголовнику кресла, Джиллиан потрогала кончиком пальца ссадину на виске, усмехнулась своим мыслям и вновь заговорила.
— Фронтмен группы так виртуозно играл на гитаре, выделывал с ней потрясающие трюки и при этом обладал завораживающим голосом.
Исполнив медленную рок-балладу, они заиграли нечто ритмичное, заводное. Все вокруг пустились в пляс. Я, закрыв глаза, расслабилась, понимая, что занятия танцами дали мне многое и двигаюсь я в отличие от подружек почти профессионально. Отдавшись ритму и, вскинув руки за голову, кружилась в толпе пляшущих, когда вдруг ощутила странное тепло, манящее и завораживающее. Открыв глаза, столкнулась взглядом с тем самым гитаристом, он каким—то чудом оказался рядом и хитро улыбнувшись, протянул мне руки, раскрыв ладони. Не в силах разорвать зрительный контакт я
Каким же сладким было томление, и жар разлившийся внизу живота. Впервые в своей жизни испытала настоящее сексуальное возбуждение, желание. — Покачав головой Фостер прикрыла ладонью глаза,— Наплевав на приличия и позабыв уроки светского поведения для юных леди, столько лет вдалбливаемые матерью в мою буйную головушку, я в ту же ночь оказалась в его номере мотеля, где не раздумывая и без сожаления подарила Джо — так его звали— невинность.
Поцелуйчики с соседскими мальчиками и тисканье на заднем сиденье отцовской машины, это был максимум, что я позволяла себе, следуя заповедям. А тут все полетело к чертям. Семь дней промелькнули, как миг. И когда Джо предложил мне поехать с ними, я согласилась. Я не могла расстаться с ним, одна лишь мысль, что завтра его не увижу, вызывала панику. Я жила, дышала им. Звучит красиво, но где—то здесь все обрывалось,— Джиллиан прижала ладонь к груди,— стоило лишь подумать о разлуке. Да и он пообещал, что мы проведем несколько недель, разъезжая по курортным городкам на атлантическом побережье, а к сентябрю я вернусь домой и как прилежная девочка отправлюсь в университет.
Он хитро улыбался, рисовал заманчивые картины, как мы с ним и что. Обещал познакомить со своими родителями, называл своей будущей женушкой. Знаешь, именно Джо научил меня разбираться в винах. Он родился и вырос в долине Напа, его семья владела виноградниками, винодельнями и занималась поставками вина. Меня покорило, что Джо в отличие от своих приятелей музыкантов не пьет пиво, а только дорогое светлое вино, умно рассуждает о его вкусовых качествах. Джо умел говорить красиво и складно. А как он пугал меня предстоящими трудностями, связанными с занятиями, советовал как следует расслабиться перед началом нудной студенческой жизни. Приводил себя в пример, хоть он и мужчина, а не выдержал гнета и сбежал, бросил учебу в престижном Стенфорде, став бродячим музыкантом.
Господи, какой же я была глупышкой; влюбленная дурочка, верила каждому его слову. Но я не могла сбежать из дома, не предупредив родителей. Мне всегда претила ложь. За вечерним чаем сообщила о своем намерении прокатиться по стране с другом. Отец, не обращавший на меня внимания вот уже несколько лет, неожиданно взбеленился, грохнул кулаком по столу, расшвыривая посуду. Проорав «Нет!». А мать? В чем, в чем, а в уме ей не откажешь. Она с одного взгляда поняла, что, невзирая на их ответ, я поступлю по—своему. Упорство в достижении цели я унаследовала от нее. А вот дерзость — это мое личное приобретение. Мать не сказала ни «да», ни «нет». Молча пожала плечами и выплыла из кухни. И даже не заблокировала счет в банке, позволив мне растратить приличную часть денег, предназначенных на обучение. Почему? — с болью задала себе вопрос Джиллиан,— Почему, она меня не остановила? — ей с трудом удавалось сдерживать слезы. Пошмыгав носом, приказала себе:— Не реветь! Я же ее дочь, единственная. И по ее мнению поступала очень дурно. И до сих пор у меня нет ответа на этот вопрос.
Джиллиан запустила руки в волосы и, склонив голову, помассировала затылок. Не подозревая, что очень удивила Кэла. Сила ее переживаний и стремление узнать истину причиняли ей боль, даже сейчас, по прошествии стольких лет. Складывать мозаику из человеческих эмоций,
Учитывая, что жизнь Джиллиан сложилась весьма успешно, неудачный брак и развод в наше время обычная вещь, казалось странным, почему она не спросила мать напрямую, если ее так это волнует. Ответ напрашивался сам собой существовало нечто, о чем Джиллиан не хотела говорит матери, и что обязательно всплывет наружу, начни они выяснять отношения. И по всему видно, хоть между матерью и дочерью нет взаимопонимания и нежности, Джиллиан любит, уважает и беспокоится о матери.
— Сложности перевода с детского на взрослый.
Пару секунд подумав, сделал предположение Кэл.
— Возможно,— Она просто хотела доказать мне свою правоту. Чтобы я раз и навсегда уразумела, не все ошибки исправимы. Нельзя вернуться назад и переиграть. Но такое понимание приходит с опытом. А молодость самонадеянна. Что это я. Кому кому, но не тебе это стоит объяснять.
Твердо уверенная в своей правоте и покидав в сумку необходимые мелочи и кое-какие вещи, с клятвенным обещанием, что вернусь к началу занятий я уехала вместе с Джо. Все пятеро рокеров возили с собой подружек, видимо им так было удобно, всегда под рукой готовое отдаться тело. Вот только несколько недель сами собой превратились в несколько месяцев. Да и закончился мой вояж совсем не так, как ожидалось. Совсем,— повторила Джиллиан и замолчала.
Прикусила губу, выпрямилась в кресле, потерла кончиками пальцев виски и неловко повернулась к окну, привалившись к боковой стойке. Наклонила голову, упираясь лбом в стекло и медленно, вслепую, выводила на нем какое—то слово. Глубоко вздохнула, опуская голову еще ниже, напряглась, боднула лбом стекло. Волосы рассыпались по плечам, обнажив шею, сквозь кожу до боли трогательно выступили позвонки. Тонкий шелк платья обтягивал острые лопатки, рука соскользнула с оконного стекла и безвольно повисла. Джилл выглядела потерянной и беззащитной, неожиданно хрупкой и Кэл вновь отметил, насколько она похудела за два последних месяца.
— Джилл,— негромко окликнул ее Кэл, внезапно ощутив тревогу и теплую волну нежности накрывшую его с головой,— Джилл, — позвал чуть громче, но так и не получил ответа. Фостер только вздрогнула, рывком подалась вперед, словно пыталась сорваться с места, но ремень безопасности, врезавшись ей в грудь, удержал, и Джиллиан еще сильнее съежилась, вцепившись пальцами в край сиденья.
Гримаса боли исказила лицо Лайтмана, и он даже был доволен, что Джиллиан не смотрит в его сторону, а значит, не было нужды скрывать свои эмоции за маской вежливого интереса. Он заплатил бы немалую цену, чтобы узнать, о чем сейчас думает Фостер и что вынуждает ее буквально сжиматься в жалкий дрожащий комок. Кэлу удавалось рассмотреть, как она беззвучно шевелит дрожащими губами, как прикусывает их, чуть ли не до крови, хмурит брови и то и дело сглатывает, словно пытаясь избавиться от застрявшей в горле гадости, мешающей свободно дышать. Хотелось грубо выругаться, встряхнуть Джиллиан и заорать на нее, приказать, чтобы перестала сдерживаться и дала волю слезам.
Как ни банально это звучит, но ведь порой только слезы могут излечить и облегчить душу, раздираемую мучительными противоречиями и скорбью. Именно скорбь и примешанное к ней сожаление отображались на бледном измученном лице Фостер.
Но Кэл, искривился и, пряча за гримасой нежность и рвущую наружу жалость, подавил желание, прижать Джиллиан к себе и ничего не говоря, не успокаивая и не осуждая просто дать возможность поплакать. Он, молча подергивая щекой, не спускал взгляда с Фостер, не замечая, что изо всех сил левой рукой сжимает рулевое колесо, хоть в этом не было необходимости, а правой упирается в спинку пассажирского сиденья, царапая ногтями кожаную обивку.
Машина стояла на подъездной дорожке к дому, мерно чиркали по лобовому стеклу работающие дворники, и кроме дыхания ничто не нарушало господствующую в салоне тишину.
Конец ноября 1991 года
Время тянулось медленно. Джиллиан слишком нервничала, чтобы читать один из растрепанных журналов, которые в беспорядке валялись на столе. За свои восемнадцать лет она всего лишь раз имела дело с доктором, когда запущенная простуда перешла в воспаление легких. Тогда она была напугана, как и сейчас, попав в руки к людям, которые могли сделать ей больно.