Теплый снег
Шрифт:
Бритта осторожно присела.
– Ода...
– Бездарность, - процедил сквозь зубы Косташен.
– Известности ему захотелось...
Бритта сжалась в комочек, зябко передёрнула плечами.
– Ода, - тихо спросила она, глядя куда-то мимо Косташена, - почему ты сегодня не был с нами?
– Да потому, что я дал здесь уже все свои концерты!
– взорвался Косташен. Он вскочил с кресла и нервно зашагал по комнате.
– А большего, чем то, на что я настроился, из меня выжать нельзя! Я создаю крелофонику, а не
Он остановился, затем подошёл к Бритте сзади и положил руки ей на плечи. Плечи у неё были холодные, тепло его ладоней не грело их. Но Косташен не понял этого.
– Может, я бы и смог ещё раз здесь выступить, - успокаиваясь, проговорил он, чуть сильнее сжимая её плечи, - но ты же знаешь, как все эти непредвиденные обстоятельства выбивают меня из колеи.
Он уткнулся носом в её волосы, закрыл глаза и глубоко вздохнул.
– Спасибо, что зашла. Моя ты умница...
– Ода, - спросила вдруг Бритта, - ты боишься?
Косташен отпрянул, лицо пошло серыми пятнами.
– Нет!
– почти истерично выкрикнул он и снова зашагал по комнате, нервно хрустя пальцами.
– Меня просто бесит, что я сижу здесь, в этой чёртовой дыре или коконе - как его там?
– и не имею ни малейшего понятия, когда отсюда вырвусь! Из-за этих проклятых гастролей, навязанных мне твоим разлюбезным Парташем, я уже два месяца не слушал новых записей, не видел истинных поклонников крелофонии - что они здесь понимают, если почти до утра не отпускали Байроя?! Я оглох, я ослеп, стал похож на волосатого питекантропа, урчащего в своей берлоге, и чувствую, что обрастаю шерстью ещё больше!
Бритта снова зябко повела плечами.
– Не надо так, Ода, - робко проговорила она.
– Ведь в том, что мы здесь задержались, никто не виноват.
Косташен зло оскалился.
– А как надо?
– процедил он.
– Как? Делать вид, что ничего особенного не произошло, что всё так и должно быть, так и надо, продолжать выступать вместе с труппой, улыбаться, принимая восторженные комплименты?!
Бритта встала.
– Нет, ты сиди!
– Извини,- сказала она, комкая волан концертного платья, - но я не могу с тобой так разговаривать. Ты сейчас взвинчен. Я лучше уйду.
Косташен вдруг обнаружил, что стоит перед ней с приоткрытым ртом, готовый выплеснуть всё скопившееся в нём раздражение. Но слов уже не было. Он закрыл рот и тяжело отпустился в выросшее под ним кресло.
– Иди, - хрипло сказал он.
Бритта повернулась, подошла к двери и наткнулась на заблокированную перепонку.
– Открой дверь, - твёрдо сказала она.
Косташен низко опустил голову, чувствуя, как кровь приливает к вискам.
– Ты... Ты не останешься?
– сдавленно попросил он.
– Открой дверь, - ровным голосом повторила она и чуть мягче добавила: - Не надо. Выпусти меня.
Косташен закусил губу.
–
Бритта хотела пожелать спокойной ночи, но тут же поняла, что при нынешних обстоятельствах это, в общем-то, неуместно. И молча вышла из комнаты.
Она вошла в свой номер и устало прислонилась к стене. Свет в комнате начал медленно разгораться, она поморщилась, и он так и застыл сереющим полумраком.
Её снова охватил озноб.
"Все мы боимся, - подумала она, обхватив себя руками.
– И каждый боится в одиночку..." Она вспомнила концертный зал, зрителей, принимавших их тепло и сердечно. Вот они не боятся. Здесь их дом, их работа. А кто мы? Певчие птички, спустившиеся с райских кущей на бренную землю... Светлана, так та даже улыбаться не могла на сцене и сразу после концерта ушла, сославшись на головную боль. Байрой, хоть и был сегодня в ударе, крелофонировал, как никогда, можно сказать, превзошел самого себя, но во всём его исполнении ощущалась необычная для него рваность. Ну, а о Косташене вообще говорить нечего. Для него существует только мир крелофонии, а всё прочее выводит его из себя.
Она зябко поёжилась. Ода, Ода...
Не было сил что-либо делать, даже переодеться. И голова казалась пустой и тяжёлой. Она не могла сказать, сколько времени провела так, в оцепенении, но когда, в конце концов, разблокировала оконную стену, уже светало.
Над академгородком разгоралось безжизненное свечение. Городок ещё спал. Слабая позёмка мела по улицам нетающий снег. Было пусто и тихо. Сверху давило серое, тяжёлое, словно пластилиновое небо.
Вдруг из-за горизонта выпрыгнула большая мерцающая звезда и стала неторопливо взбираться по небосклону.
Бритта встрепенулась, но, поняв, что это такое, тут же сникла. Орбитальная станция "Шпигель".
– Сколько же это будет продолжаться...
– с тоской произнесла она.
2
С третьей попытки Кратов прорвал заблокированную перепонку двери и буквально вломился в лабораторию.
– Всё работаешь, затворник?
– пробасил он, расстёгивая ворот и вытирая платком испарину.
– Фу, жарко...
В лаборатории было темно, мерцали далёкие звёзды, бубнил голос информатора, а посреди лаборатории, с трудом различимое в звёздном свете, висело угольно-чёрное веретено.
– Здравствуй, Алек, - устало сказали из темноты.
– Проходи, если уж смог ворваться.
Кратов с опаской шагнул на голос и тут же больно ударился коленом о выступивший из темноты силуэт массивной конструкции.
– Чёрт!
– выругался он.
– Что ты здесь поставил прямо у входа? Специально для гостей?
– Незванный гость хуже татарина, - хмыкнули ему в ответ.
– Это субпростер. Не разбей там чего-нибудь.
– Кажется, я уже...
– Новый достанешь, - равнодушно заметили из темноты.
– Это по твоей части.