Терапия
Шрифт:
— Эй, ты куда пропала? Пришло время поесть. Я чертовски голоден.
Я хочу сказать ему, но не могу. Он не поверит мне, если я скажу это. Но теперь я просто буду наслаждаться этой ночью и не думать ни о чем. Я просто хочу сделать шаг из глубин своего разума на некоторое время и наслаждаться нашим временем вместе.
— Ты за словом в карман не полезешь, Кингсли, — я смеюсь.
— Ты знаешь это, дорогая. Я изысканный чувак во всех отношениях, — говорит он с озорной ухмылкой. Он становится на колени и начинает наливать наши напитки.
— Это мимоза, которую, я уверен, ты знаешь. Думаю, это больше подойдет к нашей еде, чем вино.
— Пальчики оближешь, все так аппетитно выглядит. Где ты научился все это
— Моя мама хорошо готовит, и у меня есть три сестры. Я был самым маленьким среди них. У меня не было выбора, кроме как научиться готовить. Они никогда не давали мне спуска из-за того, что я был мальчиком. Я думаю, это окупилось.
— Ты часто видишься со своей семьей?
Его лицо немного смягчается от моего вопроса.
— Нет, в прошлом году не очень.
— Из-за Лили? — спрашиваю я.
— Думаю, да. Не знаю. Я просто ненавижу видеть жалость в их взглядах. Я все еще я, понимаешь? Но они все обращаются со мной, как будто мне нужна их жалость, или как будто я собираюсь совершить какое-то дерьмо. Вот почему я люблю быть возле тебя. Ты обращаешься со мной, как я. Даже после того, как я рассказал тебе о Лили, ничего не изменилось. Ты по-прежнему ты, и я все такой же. Мы просто есть друг у друга. Никакого дерьма, никаких игр, никакого дыма и зеркал. Я просто ненавижу жалость к себе. Я не верю жалости или ненависти к себе. Вот почему это раздражает меня, когда ты идешь по этому пути. Меня сводит с ума, когда ты принижаешь себя. Тебе нельзя так жить. Потому что это не жизнь. Как будто живешь в арендованной жизнью, тратя ее на жалость к себе. Я чувствовал боль и винил себя за Лили. Конечно, я борюсь, веду внутреннюю битву, но будь я проклят, прежде чем я дам этому овладеть собой, моим разумом полностью. Принимать дерьмо жизни — это просто часть жизни. Боль говорит нам, что мы все еще здесь, она напоминает нам, что мы выжили. Когда ты действительно думаешь об этом, боль может освободить тебя, потому что без боли нет удовольствия.
Его слова оседают вокруг нас, и я понимаю, насколько невероятно он силен. Я хочу обнять его, сжать и сказать ему, как счастлива видеть его в своей жизни.
— Кингсли, спасибо.
— За что?
— За себя. Ты — подарок. Ты заставляешь меня смотреть на вещи так, как я никогда не смотрела раньше. Ох, и ты великолепный повар! Благодарю тебя за это тоже, — я шучу, пытаясь сделать все менее тяжелым. Он улыбается и делает огромный укус своей вафли.
— Ты еще не успела попробовать. Попробуй, это моя попытка сделать банановый фостер без мороженого. Это просто куча хороших вафель с кучей свежих фруктов. Моя сестра подарила мне вафельницу, и я очень давно не использовал ее.
Моя тарелка полна воздушных вафель и бананов, плавающих в коричневом карамельном соусе. И это чертовски хорошо пахнет.
— Боже мой! Иисус, Кингсли, это потрясающе. Черт возьми, я буду ходить сюда на завтрак каждый день, если это будет на это похоже.
— Очко, — говорит он, шутливо качая кулаков в воздухе.
— Ты придурок.
— Да, а ты дурочка. Мы идеально подходим друг другу, — смеется он.
— Да, думаю, мы могли бы быть вместе, — говорю я, глядя вниз и чувствуя, как румянец накрывает мое лицо. Я смотрю обратно на него, и вижу, как он замер. Наши глаза встречаются, и где-то в разгаре смеха и шуток что-то меняется. Его глаза — кольца темно-синего цвета, сверкающие эмоциональным огнем, заглядывают в меня. Все замолкает, даже музыка, доносящаяся из кухни, что можно услышать, как мы разглядываем друг друга. Если быть полностью честной с самой собой, я знаю, что мы хотим друг друга. Он пытался бороться, но это чувство здесь. Тяжело висит в воздухе, что ты можешь почти протянуть руку и дотронуться до него, до желания.
— Джессика.
—
— Могу я поцеловать тебя снова, после того как мы поедим?
— Почему мы должны ждать? — я дышу все чаще, давая ему подумать над моим вопросом.
— Мы не должны. — Слова его коротки и сладки, но идеальны. Кингсли протягивает ко мне руку, и я тянусь к нему, переплетая наши пальцы, прежде чем он поднимает меня на ноги. Мы обходим стороной место пикника, он тянет меня ближе к своей широкой груди. Его запах, такой пьянящий, теплый, утешительный, окутывает меня словно одеяло. Когда он поднимает мой подбородок, я заворожена яркостью его взгляда.
— Можно я поцелую тебя сейчас? — спрашивает он, и я киваю рассеянно. Смутно я признаю, что мои слова, мысли и мое тело работает правильно, когда я нахожусь так близко к Кингсли. — Держи свои глаза открытыми.
— Ладно, — шепчу я хрипло, мое сердце пульсирует в груди. В его взгляде пылает огонь, когда он опускает голову и касается своими губами моих, нежно исследуя изгибы и контуры. Его мягкий язык прослеживает линии моего рта, его зубы мягко прикусывают мою нижнюю губу, исследуя ее полноту. На мягком выдохе, напряжение покидает мое тело, и я погружаюсь в этот волшебный миг, превратив его из простого поцелуя в танец. Вперед, назад, толкаемся, отстраняемся, мы медленно двигаемся и становимся одним целым. Мои веки тяжелеют, когда волны удовольствия от этого поцелуя пробегают сквозь меня. Я растворяюсь в этот момент, растворяюсь в этом человеке.
— Нет, держи их открытыми, — умоляет он, на мгновение отстраняясь от поцелуя. Мои глаза распахиваются, он перемещает руки с моей спины, и большими ладонями касается мои щек. Мозолистыми подушечками пальцев проводит по моей коже и опускает свои губы на мои. Он снова захватывает мой рот, на этот раз с большим голодом, чем прежде. Его стоны наслаждения звучат сексуально как ад, и я мгновенно поддаюсь, когда он тянет меня ближе к своему жесткому телу. Я могу чувствовать его возбуждение, его необходимость во мне. Я чувствую, это начало моей полной погибели. По моему телу летят искры, когда его пальцы вплетаются в мои волосы, дергая их, чтобы заставить меня простонать те звуки, что я сдерживала. Его губы оставляют мои, и он движется к моей шее. Один, два, три поцелуя, он начинает облизывать путь к моей мочке уха. Я могу почувствовать его теплое дыхание, когда он скользит по моей коже. Мурашки бегают по моему телу, желание стремительно бежит по моим венам.
— Я хочу тебя, Джессика, — говорит Кингсли, его голос низкий, сексуальный и греховный, и я без сомнений знаю, что тоже его хочу, так сильно, что я в ужасе. Мне так страшно, и я даже не знаю почему. Секс для меня не страшен. Я знаю, что хочу его, я хочу этого, но внутри меня что-то пугает. Он другой — мы разные. Кингсли — это реальная жизнь, и это не средняя школа. Я его люблю, но я люблю его по-другому, не так, как я когда-то любила. Я не знаю, гожусь ли для него. Как я могу быть той, которая его заслуживает? Моя голова находится в состоянии войны с моим сердцем и телом. Я не могу разобраться в этом, особенно когда он обнимает меня и целует.
— Вылезай из своей головы, Джессика.
— Кингсли, почему? Почему сейчас? Ты сказал…
— Я знаю, что сказал. Я также знаю, что чувствую. Ты не можешь сказать мне, что не заботишься обо мне, и ты видишь, как я к тебе отношусь. И если ты не знаешь, извини, но я здесь, чтобы показать тебе это прямо сейчас. Я хочу тебя, всю тебя. Я хочу показать тебе, что такое секс на самом деле, и какое у него предназначение. Это гораздо больше, чем то, что ты знаешь. Боже, я хочу показать тебе все это. Позволь мне показать тебе любовь, Джессика. Позволь мне показать тебе, каково это чувствовать себя абсолютно любимой физически и эмоционально. Я люблю тебя, Джессика. Ты дала мне все, даже не подозревая об этом. Я хочу отдать каждый кусочек себя.