Тернистый путь
Шрифт:
Иван Ферапонтыч аж позеленел от досады и неприятного чувства, а Вышестоящий же как ни в чем не бывало вылезает из машины и идет в первый попавшийся дом. Иван Ферапонтыч с Анной Сергеевной — за ним. Заходят в первую попавшуюся четырехкомнатную квартиру. Ветер по ней гуляет, газ не горит, вода не идет. Анна Сергеевна — проницательная женщина! — говорит:
— Хорошая квартирка!
Вышестоящий к ней:
— А вы своей квартирой довольны?
— Не жалуемся. У нас все удобства. Только тесновато: три комнаты, а у
— Сегодня же переезжайте в эту, четырехкомнатную. Мы Ивана Ферапонтыча премируем за его заботу о людях вот этой новой, хорошей, готовой квартирой.
— Большое спасибо! Но зачем же такая спешка? Тут — видите? — даже рам в окнах еще нету. Будет дом как следует готов — тогда ужо и переедем.
— Вы ошибаетесь: согласно телеграфному рапорту дом готов. И даже акт приемки скреплен ответственной подписью.
— Да какой же болван мог подписать этот акт?
— Простите, но его подписал ваш супруг. Так что придется вам, Анна Сергеевна, сегодня переехать. Покажите героический пример!
Тут Анна Сергеевна покраснела, глазами муженька своего прострочила насквозь и буркнула:
— Не перееду… вплоть до развода!
А Иван Ферапонтыч поник головой и тихо сказал:
— Подвел меня подлец строительный директор
Вышестоящий к нему:
— Вот видите, товарищ Беляшин, как нехорошо получилось. Вас подвел строительный директор. Вы' по восходящей линии — подвели нас. А мы все вместе по нисходящей — кого подвели? Ну-ка, скажите.
Стоит перед ним Иван Ферапонтыч с опущенной головой, молчит.
— Признаете свою ошибку?
Тут бес дернул Ферапонтыча за язык, он возьми и скажи:
— Признаю! Мне бы рапорт вам по почте послать… мы бы тогда все тут успели б в ажур привести. А я, старый дурак, по телеграфу грянул, да еще «молнией». Переложил и плюс не учел темпов современности!..
Посмотрел на него Вышестоящий, покачал головой, повернулся и пошел себе.
Вскоре Ивана Ферапонтыча сняли с его высокого поста и перевели в Нижнюю Подквыровку на другую работу, рангом пониже. Рассказывают, что когда он пришел в новое учреждение, то первым делом взял перекидной календарь и собственноручно черной тушью замазал в нем все красные цифры — чтобы не соблазняться. Поможет ли это ему — не знаю. Поживем — увидим.
ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЙ ПЕНЬ
В лесу родилась елочка…
Выросла и стала прехорошенькая — зеленая, стройная, иголочки острые, а на них — капельки росы, словно маленькие бриллиантики. Загляденье!
Даже молодые дубки — народ отпетый, избалованный — и те будто свысока, а на самом деле с большим интересом поглядывали на хорошенькую недотрогу.
Шелестят широкими листьями, шепчутся между собой:
— Хороша канашка, елки зеленые!
— А гордая какая! Даже и не взглянет в нашу сторону!
— Да, брат, это тебе не тонкая рябина,
Елочка на дубовые комплименты — никакого внимания: делала вид, что не слышит. Она действительно была гордячкой, ни с кем в лесу не якшалась и разговаривала лишь со своей соседкой — молодой березкой.
Березка тоже отличалась прелестной наружностью, но в другом духе: елочка из породы колючих капризниц, березка — беленькая, тихая скромница. А налетит ветерок — наша тихоня первая всеми своими листочками, пронизанными солнцем, затрепещет, залепечет, засмеется на всю полянку!
Старый сосновый пень, что тут же торчал из земли, на березкину радость отзывался ворчливым скрипом:
— Вот они, тихие скромницы! Недаром, видно, говорят, что в тихом омуте черти водятся!
Однажды в пригожий весенний день елочка-гордячка сказала березке-скромнице:
— Какая-то наша полянка незадачливая! Людей совершенно не видно. Мелькнет раз в неделю какой-нибудь задумчивый одиночка, и всё. Скучно!
Березка-скромница подружке поддакнула:
— Да, да! Мне одна синичка рассказывала — на других полянках каждое воскресенье музыка, танцы, массовые игры. А на нашей… одни зайцы кувыркаются. И то только ночью, когда мы спим!
Елочка сказала:
— Ты знаешь, о чем я мечтаю? Я хочу, чтобы на нашу полянку пришло много, много людей. И чтобы среди них был молодой поэт. Он, конечно, заметит мою красоту и напишет обо мне замечательные стихи.
— А если среди них окажется молодой композитор, — тихо прошелестела березка, — то, возможно, он вдохновится… кое-кем и сочинит мелодию песни. И, конечно, эта песня окажется песней… про молодую березку!
— А потом окажется, что мелодия краденая! — съязвила елочка.
— Но ведь и стихи молодого поэта могут оказаться слабыми, подражательными, да еще, не дай бог, фальшивыми по своему идейному звучанию! — обиделась березка.
— Дуры вы, дуры! — заскрипел старый пень, — Болтаете сами не знаете о чем! Вот накличете на свою голову… будет вам тогда… «и белка, и свисток!».
— На что вы, собственно, намекаете? — презрительно поджав иголки, сказала елочка.
Старый пень рассердился, закряхтел, хотел ей ответить, но тут из него некстати посыпалась труха, и он промолчал.
Вдруг раздался шум, грохот, треск, и на поляну, ломая кусты, выкатился грузовик, наполненный людьми Они сидели в кузове на стульях и на скамейках.
Грузовик остановился. Первым выскочил из машины добрый молодец, красавец собой, вылитый Иван-царевич: на лбу — белокурый чубчик, щеки — кровь с молоком. И одет по-царски: голубая майка на молнии, серые узкие брючки, желтые сандалеты. Вместо серого волка при нем баян — белые пуговки на ремне через плечо.
Огляделся Иван-царевич и молодецки гаркнул: