Тернистый путь

Ленч Леонид Сергеевич

— Вы знаете, он такой неловкий у меня… так растерялся. Спасибо, что вы его надоумили!.. Мы с Ежиком желаем вам творческих успехов и счастья.

— Спасибо, Зося. А я желаю вам и вашему Ежику добра и счастья.

— Вы даже не представляете, как много вы для нас сделали! — Серебряный колокольчик словно падает на пол, рассыпаясь звонкими горошинками счастливого смеха.

— Что вы, Зося! Стоит ли говорить о такой малости.

— А знаете, иногда от «такой малости» зависит счастье человека. — В

Зосином голосе звучат наставительные нотки. — Вот вы эту «малость» сделали, а другой, может быть, и не сделал бы. А ведь человек должен быть для другого человека другом и братом, правда?

— Ой, Зося, ради бога, не надо морализировать! И так все ясно! Кстати, мы с вами квиты. Я подарил вам Ежика, а вы с Ежиком подарили мне сюжет для рассказа. Большое спасибо и до свиданья!

МУЗЫКАЛЬНЫЙ МОМЕНТ

Футболист Петр Ступицын и известная пловчиха Зинаида Капустина шли по главной аллее городского парка и, болтая о разных разностях, смеялись так, как умеют смеяться только очень молодые и очень здоровые люди, у которых в жизни все в порядке.

Все радовало Петю Ступицына и Зину Капустину в этот тихий августовский вечер. К тому же они немножко нравились друг другу.

Свернув с главной аллеи, молодые люди подошли к музыкальной загородке, сели на скамейку и стали ждать начала концерта.

— Какой восхитительный месяц! — сказала Зина, посмотрев на небо. — Молоденький-молоденький! И совсем прозрачный. Посмотри, Петя!

Петя Ступицын посмотрел на тонкий лунный серпик и нашел его безусловно восхитительным.

Потом счастливая парочка спустилась с небес на землю и стала рассматривать публику, находившуюся в музыкальной загородке.

Оказалось, что на скамейках сидят сплошные симпатяги и красавцы.

— Твой сосед — вылитый Тургенев! — шепнула пловчиха футболисту. — Посмотри, Петя!

Футболист деликатно скосил глаза на старика соседа и прошептал в розовое Зинино ушко, что, по его мнению, сосед больше смахивает на Салтыкова-Щедрина, а это тоже — «дай бог каждому!».

Зина рассмеялась, но тут на эстраду вышел краснощекий, как яблочко, брюнет, такой толстый и здоровый, что хотелось вместо тоненькой дирижерской палочки сунуть ему в руку хороший дубовый сук, и пловчиха, сделав серьезное лицо, приготовилась слушать музыку.

Богатырь дирижер весело улыбнулся публике, сказал приятным баритоном: «Вальс «Моя тоска», обернулся к оркестрантам и взмахнул палочкой. Заныли старые девы — скрипки, визгливо жалуясь на какие-то свои неприятности; причитая, заплакали мамы-виолончели, загудели папы-контрабасы, безуспешно пытаясь успокоить свое многоголосое семейство.

Вальс «Моя тоска», качаясь, поплыл в вечернем воздухе. Сначала Петя Ступицын и Зина Капустина слушали «Мою тоску»

безучастно, думая о своем, но потом меланхолическая музыкальная трясина стала понемножку засасывать футболиста и пловчиху.

Первой сдалась пловчиха. Она подняла красивые глаза к небу и глубоко вздохнула.

— Что с тобой, Зина? — шепотом спросил Петя Ступицын.

— Ничего, — тихо ответила пловчиха, — взгрустнулось что-то!

— На работе у тебя что-нибудь неладно или Пелагея Карповна опять заболела?

— И на работе все в порядке, и мама здорова. Не мешай слушать!

Но Петя Ступицын не унимался:

— Почему же тебе вдруг стало грустно, Зина? О чем ты думала?

— Я подумала, что вот висит месяц, молоденький, тоненький. А потом он превратится в круглую, толстую, самодовольную луну. А кому это нужно! Правда, Петя!

Футболист посмотрел на месяц, потом на побледневшую пловчиху, и ему стало не по себе.

Скрипки в оркестре зарыдали совсем отчаянно и вдруг смолкли. Дирижер повернулся к публике и, улыбаясь, поклонился. Ему вежливо захлопали.

— Блюз «Грусть»! — жизнерадостно объявил толстяк, и скрипки снова стали причитать и канючить.

Теперь сдал футболист.

Он заерзал на месте, почесал в затылке и вдруг вздохнул так тяжело и громко, что старик, похожий не то на Тургенева, не то на Салтыкова-Щедрина, вздрогнул, отодвинулся от Пети и сердито закашлял.

— Что с тобой, Петя? — тревожно прошептала Зина Капустина.

— Ничего, — тихо ответил футболист, — настроение что-то…

— А в чем дело? В команде что-нибудь неладное?

— Нет, в команде все в порядке… Просто так… мысли…

— Какие мысли, Петя?

— Да вот, думаю, гоняешь мяч, гоняешь, а потом, все равно станешь таким, как наш сосед!..

— Как этот Тургенев? Да, Петя?

— Какой он там Тургенев! Просто старый гриб с бородой!

Блюз «Грусть» окончился. С той же милой улыбкой дирижер сообщил, что сейчас будет выступать исполнительница старинных романсов и жанровых песен Марина Кусаева. На эстраду, шурша тяжелым шелком вечернего платья, вышла пожилая дородная дама с обиженным лицом. Лысенький аккомпаниатор проковылял к роялю и обреченно уставился в ноты.

Марина Кусаева посмотрела на публику тяжелым, удавьим взглядом и вдруг низким, заупокойным конт-рально, почти басом, затянула:

Грусть и тоска безысходная-а-а-а!..

Футболист замотал головой, как конь, на которого напали слепни, искоса взглянул на пловчиху.

Зина Капустина сидела бледная, осунувшаяся, с некрасиво открытым ртом — незнакомая и чужая.

— Зина! — с отчаянием прошептал Петя Ступицын.

— Ну что тебе?