Терниум или Бульварное танго
Шрифт:
– Ну, все, кажись, россыпи начинаются. Лезем вверх.
Лысый уверенно сошел с тропы.
– Все влево и за мной! Еще несколько часов крутяка и увидим нашу «красавицу».
– Ура Лысому! Ура Медведю! – радость Пахи была безмерна
– Лысый, я с вершины твой рюкзак потащу! – подмигнул расщедрившийся Слон.
Малые тоже заливались хохотом; пыхтели, как маленькие паровозики, но все равно радостно лезли вверх. И только Толик не разделял всеобщего веселья. Он был угрюм, Он был задумчив.
– Ребята, мы делаем серьезную ошибку. Мы идем не туда, совсем не туда. Это же другой хребет,
Но его никто не слушал. Все были просто одержимы слепой жаждой победить природу: взобраться на самый верх и стать выше всего на земле.
– Ээх, – Толику только и оставалось вздыхать. Он подчинился большинству. А большинство лезло вверх, все увеличивая и увеличивая скорость. Слон иногда шутил:
– Если мы немного поднажмем, то сможем потягаться и со звуком. И я думаю, ему придется потесниться на пьедестале почета.
Так они и шли на всех парах до самого вечера, и уже смеркалось, когда подъем начал потихоньку выравниваться. Ребята присели отдохнуть, попить воды, а заодно и чего-нибудь перекусить, собравшись с силами перед последним решающим броском. И вот тут-то Слон вытащил бинокль и навел его на противоположный кряж.
– Лысый, по-моему, тот хребет выше, чем наш. Там вон и вершина какая-то обалденно ровная – он показывал рукой в направлении востока.
– Да ты можешь хоть куда тыкать своим пальцем, и все равно никуда не попадешь, потому что мы там, где нам надо быть.
–
Лысый стал неожиданно красноречив. Но еще красноречивее говорили за него глаза, которые так и бегали туда-сюда, туда-сюда. Лысый попытался что-то сказать, но тут вмешался недавно втоптанный в грязь Толик.
– Это потому, Слон, она плоская, что это то самое место, которое ты больше всего на свете хотел видеть; это то самое место, где был я 7 лет назад; это то самое место, где был в прошлом году Медведь; и, наконец, это то самое место, где должны бы быть мы сейчас, если бы вовремя свернули вправо, а не влево.
Возникла неловкая пауза. В несколько секунд. Потом неловкая пауза как-то очень ловко заполнилась Пахиным летним воплем отца Федора из 12 стульев. Он орал, как зверь, с которого живьем сдирают шкуру. В перерывах между бессвязными гортанными звуками можно было разобрать что -то наподобие: « Лысый, …, труп… м..к, … убью…, закопаю…, сволочь» и прочее на диалекте настоящего зверобоя. При этом зверобой как-то особым образом привальсовывал в сторону Лысого, так что последнему ничего другого не оставалось, как отступать. Наконец наступление окончилось. Павлу необходимо было набрать в легкие воздуха, чем не замедлил воспользоваться Лысый.
– Вы, что белены все объелись или, может, вас корешки какие-нибудь торкнули, вон же она, вершина! Я уже вижу ее отсюда – он протягивал руку в направлении северо-запада. И там действительно за кедровым стлаником на фиолетовом фоне туч в полусумраке виднелся каменистый пик, увенчанный геодезической вышкой.
– А где же плато? – вежливо поинтересовался Толик.
– Да, где плато? – присоединился Слон.
– Где плато? – Пахины легкие пришли в порядок и готовы были извергать новые проклятия, но Толик остановил их на сей раз властным продольно-поперечным движением руки:
– Хватит! Это не вершина, во
Странно, что паники тогда никакой не возникло. Все как-то сразу поутихли. Может быть, авторитет старшего сыграл свою роль, а может, просто усталость. Неважно. Но люди задвигались, зашевелились; нашли уютное местечко среди мхов и лишайников, развели небольшой костер, сварганили на скорую руку какую-то бурду, подозрительно похожую на макароны с чаем и горохом, все это с крейсерской скоростью слопали и стали укладываться спать. Правда, перед самым сном Лысый и Слон все же сделали вылазку к торчащему недалеко пику, кое-как продравшись через заросли стланика. И, конечно, убедились, что пик был совсем не тот. Другой. Чужой. Цифры 1980 отличались от цифр 2500. И это понимал даже Лысый. Ему вдруг стало не по себе. Возможно, поэтому уже на бивуаке он отыскал среди вещей бутылку со спиртом и попытался ее преодолеть в одиночестве. Павел вырвал ее из рук со словами: «Не пей, скотина, а то убью».
Собственно, это были последние слова, сказанные в тот поганый вечер. Лысый немного похныкал, потом насупился, буркнул что-то насчет прощения и полез вместе со всеми в палатку. Последнее, что всплыло у него в памяти перед сном, – бал с подружкой, которая осталась далеко на востоке.
Глава IV
– Лысый, из тебя что, слезы текут? Ты мне все линзы зальешь, дай сюда лучше окуляр. Хватит ныть, пора идти.
Слон резко толкнул Медведя в правое плечо. Тот чуть не взвыл от боли.
– Слон, блин, сколько можно!? Болит же. А слезы от горести: не могу понять, почему в голове до сих пор сидит четкий поворот вправо. Вот наваждение.
– Может, тебя заколдовали – усмехнулся Слон, запихивая оптику в футляр.
– Ну да, это его дама по башке трахнула, – вставил крепкое словцо Паха,– вот у него полушария и поменялись местами. А теперь несет какую-то хрень!
– Ладно, всё, – Толик снова пресек разговор, – нам нужно побыстрее двигаться. Двигаться к долине, чтобы успеть предупредить авиаторов, а то сожгут кучу керосина, а заодно и весь наш бюджет на полгода вперед. Поэтому давайте собирайте рюкзаки живее и валим отсюда… Малые, не устали? Нет? Но и молодцы. Тогда за дело.
Через полчаса горный караван уже шагал вниз по склону в направлении к юго-востоку и был готов преодолеть добрую сотню километров немногим более чем за сутки. Задача чертовски сложная, если не сказать больше. Но выбирать не приходилось.
Шли долго. Потом сделали привал. Потом шли еще дольше. Немного сбились с пути у горной развилки: здесь ручей раздваивался, и гвардия чуть было не урулила опять на запад, но вовремя спохватились, что надо ориентироваться на восток. Слон сказал тогда, что лучше все время прижиматься к левому хребту, и «уж точно выйдем», и еще что-то на Пахином диалекте насчет западных склонов. Так или иначе, но к вечеру под легкий аккомпанемент новой россыпи дождя компания следопытов достигла священных ворот всех махатм.