Терракотовые сестры
Шрифт:
– Смех спасенного! – пошел восхищенный шепот по толпе. – Спаситель уносит их души! Они освободились теперь!
– Они спасены! – закричал, придя в себя, Дарий. – И все мы будем у него! Он возьмет нас! Слава! Всех спасет! Ничего, кроме спасения. Никто не уйдет от Спасителя!
«Спасенные» еще бились в пыли, хохоча. Но Говард видела, как стекленеют глаза у мальчишки, как со свистом вырываются последние вздохи.
– Спаситель возьмет нас к себе! – орали во весь голос белые крепыши за спиной пришедшего в себя старца. – Спаситель возьмет вас! Спаситель добр и примет и его! – дружно указали на кузнеца. – Попросите за оступившегося!
И заведенная толпа уже по доброй воле сама поднимала камни, чтоб «спасти» привязанного. То, что в давке люди шли по свежим трупам «спасенных», волновало, похоже, только Мэри Лу.
«Кощунство, ложь! Убийцы!» – только и помнила тогда Говард. Ей словно в душу плюнули этим балаганом.
И тогда она пробилась вперед в восторженной толпе, резко сбросила сумку с давно заряженного круглым диском самодельного арбалета и, быстро прицелившись, выстрелила жертве в ноги. Путы лопнули. Перезаряжать оружие времени не было, и Говард просто ударила прикладом наотмашь ближайшего белорясника. Повезло, он оказался хлипким, не в пример здоровякам у эшафота.
Те не растерялись. Несколько метров, разделяющие их и дерзкую чужачку, преодолели за пару секунд. Но схватить ее им помешали остолбеневшие поклонники. Путались в ногах, как бревна. А Говард дала деру. Ей было проще – не путался в ногах балахон, маленькая и худая, легко проскакивала она среди замершей в недоумении толпы. И фора в несколько секунд все же – фора! А затем все бросились врассыпную, с визгом!
Потому что безвольно висевший на эшафоте человек, получив чуть больше свободы, уперся ногами в столб и согнул трубу, невероятным усилием вывернул запястья. Теперь уже лицом к столбу он скатился вниз и, защемив его у основания, вырвал из камней, сбросил, разжав трубу еще раз. Падающий столб придавил кого-то из белорясников, но упал прямо перед Пресветлым. Даже не задев.
– Чудо! Чудо! Знак! – тут же подхватили кликуши из толпы. – Спаситель защищает избранных!
А беглецу было не до того. Теперь его движения ограничивала только сложенная углом труба, привязанная у запястий. Но и это его уже не останавливало: размахивая ей, как палицей, кузнец-колдун прокладывал себе дорогу сквозь разом пришедшую в чувство толпу. Прокладывал к маленькой женщине, за которой гнались пятеро в белых одеждах. Сдирая кожу на запястьях, мужчина старался высвободить руки. И когда ему это частично удалось, содрал со рта кляп и заорал во все горло:
– Ко мне! Быстррроооо!
Тут же грохот обрушиваемой стены доказал – команда услышана. Большой несуразный на вид механоид поспешил к хозяину, развалив по дороге чей-то амбар. Кузнец свободной рукой зацепился за него и влез на подобие шеи. А когда догнал и поравнялся с уже поваленной на землю Мэри Лу (адепты Спасителя норовили пнуть женщину в лицо), разметал механической клешней преследователей. Руки спасенного скользили от крови, но крепости не потеряли. Мужчина подхватил Мэри Лу с земли и закинул на плечи роботу.
– Фархад, – коротко представился он спасительнице.
– А что ты сделал?
– Вот этого железного слугу, – был ответ.
Как ни странно, но вслед убегающим никто не стал стрелять…
– Вот так мы и познакомились. Но сказать «славься, Спаситель!» у меня язык не поворачивается, с детства заплетаюсь в скороговорках. – Говард даже пошутить попыталась.
Казакова села в постели и решилась наконец задать вопрос, который вертелся у нее с тех самых пор, как оказалась в Форте.
– Да кто такой этот Спаситель, что тут то жертвы ему приносят, то все благим называют, то меня считают вестницей?
– А может, ты хочешь узнать, какого хрена тебя сюда занесло? – проявила проницательность Мэри Лу. – Меня это тоже волнует. И пока ответ один: «Это очень сложный вопрос!»
Женщина сжала и разжала пальцы, словно пытаясь что-то взять, и вспомнила, что взять-то и нечего. «Курила, видно, на Терре, а тут – нечего», – решила про себя Казакова.
Мэри Лу в тот момент все отдала бы за сигарету. Но начала говорить. И рассказывая о своих странствиях в мире, где жизнь стоит меньше банки консервов, где засыпаешь в одном месте, а проснуться можешь в другом, где самое подходящее название для окружения – «отстойник», она сама уверилась в том, что главное, в чем нуждаются местные – это в стабильности и надежде на лучшее. На то, что закончится однажды кислотный дождь, что тусклая ржа съест не весь твой запас еды, что не вспорют твои кишки шишколобые клыкастые гноблы и не бросят твои попутчики тебя, пристукнув, как только узнают, что у тебя в заплечном мешке. А даже если ты и не доживешь до следующего года, до весны, до зимы, до завтра, то не напрасны были твои муки в проклятом мире, что хоть после смерти ты отдохнешь. И что должен же быть кто-то большой и сильный, кто придет и вступится за тебя, слабого, но живого! Жизнь же не напрасно дается!
– Я – бывший археолог, ты знаешь. И пока добралась сюда с того треклятого озера на индейских территориях, насобирала кучу легенд и верований про этого Спасителя. Каждая раса здесь верит в него по-своему, но все ждут, что он вот-вот придет, чтоб освободить их, спасти страждущих и стонущих под гнетом жизни тварей. И тут намешана куча атрибутов, поразительно напоминающих Христа. Только с одной оговоркой. И звучит она так: «Если не знаешь, с чем сравнивать!» Не знаешь первоисточников.
– Это что-то очень заумное, – отмахнулась Казакова. – Все, кто живет, хотят жить хорошо. Или чтоб другие хотя бы жили так же плохо, а то и хуже. И практически любое божество…
– Давай я тебе на примере объясню. Аналогию проведу, а ты тогда уже будешь меня перебивать, – зыркнула Говард. – Жизненный такой пример. У нас в приюте девочка одна была Аннет. Тощенькая, слабенькая, маленькая, голубоглазая и хилая даже по нашим меркам. И вечно ей от всех доставалось. Но, по ее словам, у нее был старший брат. «Вот придет мой Робби, – говорила она, когда совсем уж сил не было выносить сиротскую жизнь, – и всем покажет, а меня к себе заберет. Только он сейчас далеко, в армии. Но он придет, вот увидите».
И правда, иногда ей приходили маленькие посылочки с казенными штемпелями. С ерундой разной, но для нас, совсем одиноких, и это было чудом. Жизнь Аннет ни рассказы, ни посылки не меняли: как гнобили ее окружающие, так и гнобили дальше. Только один раз Аннет расцарапала в кровь лицо нашей главной задире. Когда та сказала, что ее Робби – бред убогого воображения и не существует его вообще. Но однажды Робби действительно пришел. Большой, высокий. В военной форме. С понимающими глазами. Один кулак с голову сестренки. Конечно, мы обалдели. Но мне от его взгляда страшно стало.