Террариум для Царевны-лягушки

Луганцева Татьяна Игоревна

Меланье было очень нехорошо. Она словно блуждала в дремучей чаще среди каких-то лесных чудовищ. Ей было нестерпимо больно и тошно, она приставала к живым существам вокруг с мольбой о помощи, но все только шарахались от нее и качали головами, не понимая, чего она хочет. От такой безысходности Меланье становилось еще хуже. В какой-то момент она уже не могла осознать, спит или бодрствует. И вот, наконец, она вырвалась из этого липкого неприятного забытья и открыла глаза.

Но радости Меланье это не принесло,

потому что и в реальности ее окружали какие-то совершенно незнакомые люди, к тому же говорящие на непонятном языке.

«Я потеряла память! Что случилось?! Где я? Что со мной?» – не на шутку перепугалась Меланья, но, к счастью вспомнила, что потеряла сознание в машине. Она осмотрелась и поняла, что находится в большой палате, судя по обстановке больничной. На голых стенах висели какие-то листочки на польском языке, да еще часы, на которых было шесть часов неизвестно чего – вечера или утра.

В комнате стояли железные кровати, на них сидели и лежали женщины разных возрастов в страшных больничных халатах с какими-то жуткими, помятыми лицами. Некоторым ставили капельницы, две женщины сидели за столиком и резались в карты, остальные бесцельно блуждали по палате.

«Почему они все такие страшные? Все в такой жуткой больничной одежде? Я что, попала в психушку? За что?» – не понимала Меланья.

Она обратилась к одной женщине, затем к другой, потом перешла на английский язык. Результат был нулевой. Женщины безучастно смотрели на нее и ничего не отвечали.

«Вот ведь черт!»

Меланья встала с кровати и оглядела себя с ног до головы. На ней был короткий халат непонятной расцветки с зелено-фиолетовыми полосками, с большим трудом запахивающийся на груди. Она сунула ноги в тапки, явно мужские, и вышла из палаты.

Коридор больницы выглядел еще более убого, чем палата, хотя казалось, куда уж хуже... Пол, покрытый линолеумом, в нескольких местах проваливался, он был похож на морские волны. Больные аккуратно передвигались вдоль стенки, освещение было тусклым, стены облезлыми.

Меланья начала осторожное перемещение в сторону едва заметного света и поняла, что ее качает из стороны в сторону, но виной этому был не пол, а жуткое головокружение. Противно пахло какими-то химикатами, лекарствами и мочой.

«Я в Аду, – поняла Меланья. – Только почему никто не понимает, что я говорю? Здесь нет русских?»

Она проковыляла весь коридор и вышла на улицу. Шесть часов – это был все-таки вечер. Вокруг каменного ветхого здания буйно цвела растительность, такая же запущенная, как и сам дом. Кривые дорожки были посыпаны гравием.

Меланья ступила на дорожку и сразу же почувствовала острые камни под плоской и тонкой подошвой тапочек. Подул неприятный пронизывающий ветерок.

«Куда мне идти? Где мои документы? Где Георгий, в конце концов?! Такое

ощущение, что меня за ненадобностью преждевременно сдали в Дом престарелых».

От невеселых мыслей, хороводом кружившихся в голове, Меланью отвлек задорный мужской голос, вещающий миру не менее задорные вещи. Она посмотрела направо и увидела двух рабочих. Судя по их спецодежде, мастеркам в руках и сильному загару, они постоянно находились на свежем воздухе. Парни со скучающими лицами и нулевым энтузиазмом пытались штукатурить отвалившиеся фрагменты фасада. Делали они это крайне неохотно, зато с большим энтузиазмом глазели по сторонам. Один парень громко сообщил другому:

– Ты посмотри, какая краля. Первый раз вижу такую куклу в этих краях... Вот это буфера, халат не сходится. Что она здесь делает?

– Этот же вопрос задаю себе и я, – почти не обиделась на такие слова Меланья. Какие уж в такой ситуации обиды. – Значит, русских строителей все же берут в Ад? Послушайте, где здесь врачи? Ни одного не вижу...

По тому, как сильно вытянулись лица рабочих, Меланья поняла, что они очень удивились.

– Свои... не силикон... За что в Ад попала, не знаю, – немного подумав, добавила она.

Один из парней вскочил с земли и судорожно начал вытирать руки о свой комбинезон.

– Ой, извините, пожалуйста... Как-то неловко получилось. Я и подумать не мог, что вы нас поймете, я и представить не мог, что вы – русская.

– Представлять ничего не надо, – обрадовалась Меланья, нарочно строго смотря на покрасневшего парня. Жизненные силы быстро возвращались к ней.

– Дима, – протянул ей руку парень, пытавшийся вытереть ладони об штаны, что, впрочем, не принесло результатов – ладонь от этого чище не стала.

– Маша, – пожала ему руку она, тут же поправившись, – то есть Меланья.

– Это на каком языке? – вытянулся в струнку парень.

– Что?

– Маша – это по-русски, а Меланья – это на каком?

– Маша – это не я, я перепутала. А Меланья – исконно русское имя, и оно мое... кажется.

– А это Гриша, – махнул рукой на до сих пор молчащего напарника Дима.

– Очень приятно. – Меланье показалось, что ребята явно перетрудились под жарким солнышком, и теперь оба походили на чертей из табакерки.

– Вас мать родная не различит, – вырвалось у нее.

– Мать всегда различала, а вот отец частенько путал, – засмеялся Дима. – Мы близнецы. Я старше на десять минут. – В его устах это прозвучало, как минимум, «старше на один год».

– Ой, а я уж испугалась, что у меня что-то со зрением, а заодно и со всеми остальными органами чувств, – вздохнула Меланья и присела рядом с ребятами на рассыпающийся каменный порожек. – Закурить есть?

– Вы курите? Хотя что я спрашиваю какую-то глупость...