Территория сердца
Шрифт:
Яркий солнечный свет заливал пол небольшой палаты, свет, который казался слишком мирным и спокойным после всего пережитого. Палата была одноместной, оборудованной по последнему слову техники. В углу, в кресле, сидела женщина. Сначала я не узнала её — её лицо показалось мне измученным, постаревшим, словно она тоже прошла через свою собственную битву.
— Алла Викторовна! — выдохнула я, внезапно осознав, кто это.
Она подняла на меня взгляд, в её глазах было что-то, чего я раньше не видела — усталость, боль, страх, облегчение, радость.
—
— Я в порядке, в порядке, — шептала я, обнимая ее в ответ, гладя по спине и вздрагивающим плечам. — Алла Викторовна, как Саша?
— Он в порядке, родная моя, в порядке. Это тебя хорошо покалечило.
— В смысле? Я даже на своих двоих в вертолет села.
Алла Викторовна опустилась на край кровати, глядя на меня внимательно, словно боясь снова потерять, зажимая рот рукой.
— Да, ты сильная, — сказала она, беря меня за руку. — Малышка моя, у тебя серьезная черепно-мозговая травма, сломаны четыре ребра, повреждена тазовая кость.
Её слова словно не сразу доходили до меня, как будто я слышала их сквозь туман. Я моргнула, пытаясь осознать всё, что она только что сказала. В голове всё ещё роились воспоминания о том, как я сама шла, как мы боролись за выживание. Казалось, невозможным, что моё тело вынесло всё это в таком состоянии.
— Но… как я вообще могла ходить? — выдохнула я, пытаясь понять, как я не рухнула в тайге с такими травмами.
Алла Викторовна сжала мою руку крепче.
— Ты была на адреналине, родная. На чистом адреналине. Это и помогло тебе. Но сейчас, когда напряжение спало, всё вышло наружу. Тебя сразу перевезли в операционную, как только доставили сюда.
Я молча смотрела на неё, чувствуя, как внутри всё опустошается. Сил больше не оставалось, но было одно, что всё ещё держало меня.
— Саша… он знает? — прошептала я.
Алла кивнула, её глаза снова наполнились слезами.
— Он знает, и он здесь. Тебя три дня держали в искусственной коме. Потом на седативных. Только вчера перевели в палату. Он…. Он… Зара, он три раза в обморок падал, — продолжила она, её голос едва дрожал, словно она и сама до конца не могла поверить в это. — Но всё равно рвался к тебе, несмотря на то, что сам еле держался на ногах. Врачи буквально оттаскивали его от твоей палаты, но он каждый раз вставал и снова шёл.
Я попыталась глубже вздохнуть, но резкая боль в груди напомнила о сломанных рёбрах. Мысли снова вернулись к Саше.
— С ним что?
— Нога… — она сделала паузу, вздохнув. — Колено сильно повреждено, и врачи не уверены, что он сможет ходить, как раньше. Он ведь, как и ты, на одном адреналине ходил… Как вообще двигался не понятно. Придётся проходить долгое восстановление. Рука тоже сломана в двух местах. А вот плечо… — она прикусила губу. — Там ситуация хуже, но воспаление удалось остановить, благодаря антибиотикам. Без них было бы намного хуже. Ну и по
— Остальные как?
— Парнишка самый целый оказался, хоть и у него полный набор ушибов, ну и воспаление легких, до сих пор с капельницей из антибиотиков ходит. А вот Миша…. Чудо, что вообще выжил. Ноги перебиты, одна вообще в крошку. Ее ампутировали, Зара….
Мир, казалось, остановился на мгновение. Я смотрела на Аллу Викторовну, пытаясь осознать её слова. Чувство боли за Михаила пронзило меня, как острый нож. Нога… ампутирована. Я не могла представить себе, что это значит для него, для человека, который был таким сильным, чьи шутки на грани фола не раз спасали ситуацию.
— Но он жив? — шёпотом спросила я, едва сдерживая слёзы.
Алла кивнула, смахнув слёзы с уголков глаз.
— Да, он жив. И борется. Шансы высокие. Зара…. Вы с Павлом…. Вы чудо совершили….
Я устало закрыла глаза.
— Зара, Влад здесь, — голос Аллы был мягким, но отчётливо слышимым. — Он ночует в больнице, мечется между твоей палатой и палатой Саши… Позвать его?
Я открыла глаза, но, чувствуя слабость, тихо ответила:
— Сил нет… вообще.
Алла наклонилась ближе, заботливо коснувшись моей руки.
— Отдохни, родная, — прошептала она. — Он подождёт. Тебе нужно восстановить силы.
Но сколько времени занимало восстановление никто мне сказать не мог. Я спала, просыпалась, что-то ела, снова засыпала. Алла, похоже, не отходила от меня ни на шаг, помогая даже добраться до туалета. Когда я в первый раз увидела себя в зеркале и завыла в голос, она тут же оказалась рядом.
— Тихо, солнышко, тихо… Это всё пройдёт, — её голос был мягким, но уверенным. — Шрам на лбу уберём, а волосы снова отрастут, их только убрали, чтобы сделать операцию. Ты ещё будешь красивой, родная.
Половина моей головы была выбрита до кожи, на ней красовался алый шрам, покрытый щедрым слоем зелёнки. Взгляд скользнул по лбу — ещё один, более тонкий, но заметный шрам пересекал его, напоминая о том, что я явно сильно приложилась при падении. Синяки под глазами придавали мне вид человека, которого избивали, как боксерскую грушу. Это было похоже на кошмар, но я не могла проснуться.
— Алла Викторовна… — простонала я, прикрыв лицо руками, стараясь спрятаться от своего отражения. Она тихо гладила меня по спине, не переставая успокаивать.
— Малышка моя, ты справишься. Это временно, всё заживёт, — шептала она. — Ты сильная, мы пройдём через это вместе.
Я слушала её слова, пытаясь поверить в них, но внутри всё ещё бушевал страх. Страх того, что я никогда не буду прежней. И ещё больший страх, что любой, кто меня увидит, испытает не просто отвращение, но ещё хуже — жалость. Я уже не просто «серая мышка», я стала сильно пожёванной серой мышкой. Это чувство не отпускало, как бы Алла ни пыталась меня поддержать. В итоге, успокоить меня смогли только лекарства.