Шрифт:
Часть первая. Пока родители в отпуске
«Я с тобой не стану пить вино, оттого что ты мальчишка озорной»
Дома царил дух свободы. Катя сразу уловила его, переступая порог, – сильно накурено, что при родителях было немыслимо. Уже в тамбуре между входными дверями, где у Перехватовых принято менять уличную обувь на тапочки, были слышны веселые голоса брата Алешки и его гостей, мальчишек-студентов.
А дальше распахивались двери и начиналась та чудная прихожая, которые встречались только в их старинном сталинском доме, – квадратная,
Но они устроили вдоль стен книжные стеллажи с пола до потолка, поставили телевизор, круглый стол и уютные кресла – и получилась замечательная гостиная, где семья, вся или по частям, уж как получалось, любила попить чайку, обменяться новостями и что-нибудь посмотреть интересное. По сути, лжеприхожая была любимым местом в доме. Здесь не боялись насорить и накрошить, здесь чувствовали себя вольготно, здесь можно было забраться в кресло с ногами – в том числе пуделю Арчи.
Единственное, чего не хватало, – это форточки. Кате это пришло в голову только сейчас.
Сквозь клубы табачного дыма она увидела знакомые с детства физиономии мальчишек и пару незнакомых.
– Джим, привет, – завопили знакомые.
Алешка, картинно развалясь в кресле, очень вкусно что-то рассказывал, но тут прервался:
– Не советую называть Катьку детским прозвищем. Маленькие на такие вещи обижаются – не знаете, что ли.
Катя вспыхнула и напряглась, не зная, как отреагировать – не книжкой же по голове и традиционным «дурак», как в совсем еще недавние времена. Уж кто-то из них двоих должен уметь вести себя нормально. Но и не ответить нельзя! Тогда он может совсем распуститься. Вот всегда она так – молчит и не знает, что сказать, когда самое лучшее – сразить обид чика наповал молниеносной остротой. Но все остроумные фразы обычно приходят в голову потом, когда уже поздно, – в отличие от зубоскала Алешки с его великолепной реакцией.
Он всегда был умнее и на высоте. Если Катя училась в третьем классе, то он – уже в седьмом, и изучал уже зоологию, и знал много непонятных, а потому обидных слов: одноклеточное, амёба. Похвалялся. Изводил своими познаниями до того, что Катя утром просыпалась и писала записку: «Сам ты амляба!» Забыла, как правильно, и опозорилась на всю жизнь.
И сейчас она не нашла ничего другого, как с высокомерно поднятой головой пройти на кухню. Жесты ей всегда удавались лучше.
А Алешка продолжал информировать своих приятелей, видимо, о родителях:
– …На юг, почти на целый месяц… Конечно, классно, если бы не сессия, да еще вот за Катькой присматривать…
Катя открыла холодильник – мама перед отъездом набила его до отказа, чтобы дети не сразу умерли с голоду, – и приготовила себе блюдо, одно из тех немногих, что умела готовить: сыр и копченая колбаска, нарезанные тоненько-претоненько, и один кусочек хлеба, так, из вежливости. Композиция на тарелке: две горки и кусок. Запчасти для бутерброда. И Арчи надо дать немножечко, уж так умильно пляшет. Когда процесс приготовления был уже завершен, в дверь заглянула голова Алешки, поводила носом:
– О! Кать! И нам нарежь бутербродиков.
Совсем обнаглел. Катя одарила брата через плечо презрительным взглядом, но от него
– Сам нарежь. Твои гости.
– Ну ты же теперь хозяйка, – объяснил Алексей, заходя на кухню полностью.
Катя посмотрела на него подозрительно, но не уловила в голосе ни насмешливой нотки, ни подхалимской. Кажется, в понимании Алешки роль хозяйки теперь и в самом деле автоматически перешла к ней. Что-то в этом было по-новому приятное.
И сестра сменила гнев на милость. Быстро нарезала стандартных уже бутербродов, которые гости встретили восторженными возгласами.
– И хватит дымить, – кратко пожелала хозяйка вместо приятного аппетита.
Мальчишки, нисколько не смутившись, с удовольствием начали жевать, одновременно предлагая ей свои пиво и тоники. Алешка против ожиданий ничего не ляпнул – но Катя сказала, что любит не пиво, а кока-колу, а ей отвечали в том духе, что им тогда больше достанется.
– У меня есть кола в машине. Хочешь, принесу? Здравствуй, Катя.
Она только сейчас заметила, что в комнате прибавилось еще одно лицо.
Прислонившись к входной двери, стоял мирный викинг лет тридцати, высокий, худощавый, светловолосый. Это был Роман, сын соседей по подъезду, папиных сослуживцев. Он давно уже жил где-то у жены и здесь появлялся нечасто. Он помнит ее имя! Смутившаяся Катя затрясла головой, утверждая, что совершенно не хочет колы, и тихим голосом пригласила гостя к столу. Алешка ее громко поддержал, и блюдо с бутербродами повторилось, все так же на ура.
Катя собралась было уйти в свою комнату, но Роман ее о чем-то спросил, и она задержалась – да так и осталась за круглым столом, который они с Алешкой когда-то щедро уляпывали пластилином, и клеем, и красками, а теперь за ним же, накрытым красивой скатертью, совсем как большие принимали гостей.
Как же был не похож Роман и на мальчишек с их приколами и глупыми шутками, и на взрослых с их вечным снисходительно-насмешливым тоном. Если он о чем-то спрашивал, видно было, что ему это действительно интересно, и отвечал не для галочки, и рассказывал что-нибудь к месту. И как-то умудрялся, совершенно не улыбаясь, в то же время оставаться заинтересованным и приветливым.
Правда, Алешка не мог не мешать и чуть было все не испортил. Когда Роман спросил, чем Катя собирается заняться на каникулах, и она ответила, что записалась на компьютерные курсы, братец охотно влез:
– Это я ее достал, сама бы ни в жизнь не пошла! Представляешь, мне как-то раз надо было перегнать информацию, и я ее попросил, и оказалось, что она не умеет ни заархивировать, ни даже письмо элементарно по электронке отправить. Кошмар. Шестнадцать лет! Десятый класс окончила!
Катя снова вспыхнула – и опять растерялась. Но Роман с его доброжелательно-ровной манерой разговаривать и Алешку сумел как-то выровнять, рассказав, как сам был чайником, пока на работе не потребовалось всерьез влезать в компьютер, и какие книжки действительно помогли, а на какие можно не тратить время, и еще надавал Кате кучу практических советов, на что надо обязательно обратить внимание на курсах. Алешка отцепился, а она с благодарностью слушала, все больше проникаясь симпатией к своему взрослому гостю, такому серьезному, такому умному, такому деликатному – и такому красивому. Его узкое лицо и темные брови при светлой шевелюре казались Кате особенно породистыми.