Теряя сына. Испорченное детство
Шрифт:
– Ну, если ты действительно этого хочешь…
Кабинет адвоката был похож на рабочий кабинет моего мужа – и вообще на все кабинеты, какие я только видела в Японии. Большой стол, серые панельные стены, два черных дивана, между ними столик, который моя мать назвала бы кофейным, но здесь он служил исключительно для чая. У Юсукэ висели картины. Здесь стены были почти голые – на них висели только какие-то документы в рамках, с оранжевыми печатями. Адвокатская лицензия, наверное, и дипломы. И конечно, никаких семейных фотографий. Это был бы дурной
Готонда-сан посмотрел на меня сквозь очки в толстой оправе.
– Хай?
Я представилась и сказала:
– Я знаю от друзей, что вы говорите по-английски.
Он застыл.
Я решила повторить на японском:
– Эйго сяберимасу ка?
– Тётто, – ответил он и показал, сколько именно: где-то сантиметр, не больше.
Я полагала, он много обо мне слышал от мамы Мориты. Когда я назвала ее имя, он, казалось, что-то вспомнил. Он встал, зажег сигарету и несколько раз энергично кивнул – так, что очки съехали с переносицы на кончик носа.
– Садитесь, садитесь, – сказал он, показав на диван. Достал из ящика блокнот и положил его на стол.
– Я задам вам несколько вопросов, – сказал он.
Я села и тоже вытащила из пачки сигарету.
– Вы работаете?
– Да. Я хостес в «Ча-ча-клубе». – Бессмысленно было скрывать, даже вредно.
Он опять несколько раз кивнул, поправил очки и затянулся сигаретой. На ней вырос столбик пепла, который вот-вот должен был упасть.
– Вы ведь работаете по вечерам? Кто в таком случае будет присматривать за вашим сыном, пока вы на работе?
– Друг.
– Вы можете сказать, как зовут этого друга?
– Эрик Кнудсен.
– Он ваш любовник?
– Нет. Просто друг. Он американец. Взрослый мужчина. Бога ради, он инструктор по йоге и дал обет безбрачия! – Почувствовав скрытое недовольство Готондысан, я вздохнула и пояснила свою мысль: – Кей не будет видеться с отцом так же часто, как раньше, но у него будет перед глазами прекрасный образец для формирования мужской модели поведения.
«Как это по-американски», – наверно, подумал адвокат. Как будто судье будет не все равно.
Готонда взглянул на свои записи и цыкнул зубом. Постучал по блокноту ручкой.
– Был ли этот Эрик вашим любовником раньше?
– Нет.
– Были ли вы верны Ямасиро-сан?
– Да. Абсолютно.
Я ведь была образцовой японской женой, разве нет? Провела шесть лет под неусыпным надзором окасан. Она ни при каких обстоятельствах не сможет обвинить меня в измене.
Я вспомнила свою жизнь, перебрала свои разговоры с Юсукэ. Рассказывала ли я ему о том, что принимала прозак после разрыва с Филиппом? Что в колледже покуривала травку? Что позировала на занятиях по обнаженной натуре?
Проиграю ли я дело из-за того, что курю?
Готонда-сан пыхнул сигаретой и покачал головой.
– Знаете, – наконец сказал он, – в Японии похищение собственного ребенка не является преступлением.
Через несколько дней после развода я позвонила матери.
– Что значит, ты потеряла Кея? – переспросила она. – Что ты натворила?
– Ничего.
Когда
– Ну, что-то ты должна была натворить. Завела любовника?
Последний раз она говорила со мной таким тоном лет десять назад, когда нашла косяк в кармане моей куртки. А я-то рассчитывала на сочувствие.
– Никого я не завела! Если я что-то сделала неправильно, так это то, что родилась не в Японии. Они не оставили его мне из страха, что я увезу его из страны. Он же наследник дома Ямасиро. Единственный сын.
Отсутствие дохода, жилья, родственников в Японии – все это не имело никакого значения перед тем фактом, что Кей – наследник Юсукэ. И кроме того, у Ямасиро были связи, а у меня не было. Я бы не удивилась, если бы узнала, что они дали судье взятку.
Я услышала, как мать вздохнула, и живо представила, как она поправляет кардиган.
– Но ты же будешь видеться с ним по выходным? – Голос опять нормальный, рассудительный. – И по праздникам.
– Это как решат Юсукэ и его мать, – сказала я. – В этой стране нет совместной опеки.
Последовавшая за этим тишина сильно затянулась. Я уже подумала, что она повесила трубку.
– Мам? Ты там?
Мне показалось, она засопела носом.
– Джил, ты что, хочешь сказать, что, возможно, я никогда больше не увижу своего внука?
Я до крови прикусила губу.
– Нет, мам. Я уверена, до такого не дойдет.
Она помолчала, раздумывая.
– Может быть, приедешь домой? По крайней мере, на некоторое время. Не стоит в одиночестве переживать такой сложный период.
Я вспомнила эти долгие визиты в дом бабушки и дедушки после развода родителей. Мама и ее сестры вместе плакали, а я играла в «Парчис» с их детьми.
– Спасибо, но мне необходимо быть рядом с Кеем.
Я продиктовала ей свой новый адрес и повесила трубку.
Через неделю мне пришла посылка. Мать прислала печенье с кусочками шоколада (оно почти все раскрошилось), видавшую виды книгу «Дракон моего папы» (я любила ее читать, когда была маленькой) и компакт-диск Нины Симон.
Я поставила диск, откусила печенье и взялась за чтение.
1997
И вот я в небе, держу путь в страну драконов. То есть сижу в брюхе «Боинга-747» индонезийской «Эйр Гаруда». Грызу арахис, потягиваю джин-тоник и гляжу на облака. Огромное крыло «боинга» блестит на солнце. Я сняла сандалии и затолкала их под сиденье впереди. Я вспоминаю, как однажды Филипп пришел около полуночи ко мне под окно с магнитолой. Это был мой день рождения. Он врубил на полную песню «Ощущение любви» группы «Нью ордер», я выглянула из окна и увидела, что он стоит внизу, а в руках у него дюжина красных роз.