Теряя сына. Испорченное детство
Шрифт:
– Эй. – Он перекатывает меня на спину и целует в губы.
Я обнимаю его за шею и тяну к себе. Но у него другие планы.
– Эй, погоди. Вставай. Опоздаем на самолет.
Я не без труда открываю глаза и вижу, что возле двери стоит дорожная сумка. Рядом с ней – моя доска для серфинга.
– А куда мы едем? – У меня в голове мелькает мысль, что он отправляет меня обратно в Японию.
– К морю, детка. Я снял бунгало на пляже.
– О! Звучит неплохо.
Я спрыгиваю с постели, приглаживаю волосы, набрасываю на смятые простыни покрывало. Замечаю яркое
– Переоденься. Для пляжного настроения.
Пять минут спустя мы уже едем в аэропорт, я в сарафане, Филипп в джинсах и темных очках. Мы едем отдыхать! На пляж!
Я мимолетно вспоминаю другой пляж, в Южной Каролине, где узнала, что Филипп меня не любит. Да ну, что было, то прошло. Кыш, кыш, темные мысли.
Филипп забирает багаж и показывает мне на самолет. Винты уже вращаются. Волосы сразу улетают назад, сарафан надувается. Поднимаемся по металлической лесенке в уютный салон. Я вижу в иллюминатор, как люди ручейком тянутся на «Эйр Гаруда». Муравьишки. А в этом самолетике – он что, частный, что ли? – я чувствую себя кинозвездой. Чувствую себя особенной.
Самолет такой маленький, что мы можем переговариваться с пилотом, сидящим в кабине. Филипп спрашивает что-то по-индонезийски. Это, конечно, производит на меня впечатление, но я ни слова не понимаю. Пилот смотрит на меня, облизывается и подмигивает Филиппу.
Филипп смеется, но видно, что он немного смущен. Он обнимает меня за плечи.
– Эй, это моя жена.
Я теряю дар речи и даже не пугаюсь взлета. Я так удивлена, что забываю полюбоваться видом, но потом понимаю, что Филипп с помощью этого слова защищал мою добродетель. Язык его – враг его.
Тут я отвлекаюсь на стюардессу. Темная красавица, сидевшая позади нас, приносит нам поднос с напитками. Бокалы украшены цветками. Я как-то сомневаюсь, что делать – то ли пить так, то ли снять и положить на поднос.
Вспоминается, как однажды сестра Филиппа приготовила артишоки, и я положила целый масляный лист в рот и жевала, жевала, жевала до тех пор, пока не увидела, как Филипп аккуратно выел мякоть из листа, а остальное выбросил.
Филипп снимает розовый цветок с бокала и кладет его на салфетку. Ну, слава богу. Я делаю то же самое. На вкус – что-то фруктовое, как детский напиток. Но с алкоголем. Филипп, наверно, знает название. Я тянусь за арахисом, но его нет.
В иллюминаторе – острова. Напоминают разбросанные по морю камни и спящих кашалотов. Филипп показывает мне остров, который принадлежит кому-то из его знакомых. Но нам не туда.
Самолет начинает снижаться, да так круто, что кажется, мы собираемся нырнуть в море. Зеленый напиток плещется в желудке и просится обратно. В последнюю секунду Филипп пристегивается, и мы шлепаемся на не слишком ровную посадочную полосу.
Вылезаем из самолета и идем к джипу, за рулем которого сидит водитель в белой рубахе. Едем мимо пальмовых рощ, рисовых полей, хижин на сваях – нам надо попасть в дальний конец острова.
Наше бунгало расположено среди деревьев, океана отсюда не видно. Но я чувствую его запах. Я жду, пока Филипп расплатится
Окна открыты. С одной стороны дома – белый песок, с другой – голубой бассейн. Мы бесшумно, словно воры, пробираемся в спальню. Там стоит огромная кровать с противомоскитным пологом.
– Нравится? – спрашивает Филипп.
– О! Нравится – не то слово! – Без дураков. Я бросаюсь в его объятия, мы падаем на эту фантастическую кровать, срываем друг с друга одежду и катаемся по белым крахмальным простыням.
«Да тут рай», – думаю я чуть позже, сидя на веранде с чашечкой кофе в руках. Филипп кормит меня банановым хлебом – из рук, словно мышку. Выкатывается луна, мы танцуем у бассейна медленный танец, затем бросаемся в воду, абсолютно голые.
Утром идем к рифу. Он несет мою доску и выбирает нам место на сахарном песке.
Я уже успела признаться, что только учусь. Он заверил меня, что это хороший пляж для «чайников». На берегу полдюжины немцев с местными подружками. Легкий бриз доносит до меня голоса с австралийским акцентом. В основном публика стоит по пояс в воде и ждет волны. Те волны, которыми не брезговали мои знакомые японские серфингисты, они пропускают. Может, они ошиблись пляжем. Может, им надо было ехать на Кута-Бич.
Пока я натираю доску, Филипп расстилает полотенце. Сердце стучит, как у кролика. Хочется спросить у него, нет ли тут поблизости какого-нибудь другого пляжа, пустынного, без серфингистов и зрителей. И еще: не мог бы он отвернуться, когда я буду в воде?
Но Филипп не обращает внимания на мои судорожные приготовления. Он открывает пиво и шпионский роман. Он уже видел, как катаются на доске, может, даже сам пробовал.
Ну вот, доска вся скользкая от воска. Я машу ему рукой и иду к воде. Она теплая. Не холоднее температуры тела. Где-то после пяти заплывов я пытаюсь встать на колени. Естественно, падаю. Меня выносит на берег. Ловлю доску и начинаю все сначала. Филипп может, видел, может, нет – не знаю. Стараюсь не оборачиваться.
Наконец, вижу волну. Она катится ко мне, набирая высоту и мощь. Не то что эти жалкие всплески, на которые я пыталась встать до сих пор. Это настоящая, взрослая волна. Кахуна волн.
Все делаю вовремя. Шлепаюсь на доску, встаю на четвереньки. Волна поднимает меня, несет. Медленно разгибаюсь – и вот, на блистательные несколько секунд, я богиня серфинга! Впервые в жизни нормально стою на доске. Лазурное небо, ровное биение океана, соль на губах – все это сливается в краткое мгновение экстаза. Никто мне не говорил о серферском «приходе», но это он. Вспышка нирваны.
Волна под моими ногами разбивается пеной о пляж, и я грациозно схожу с доски. Слышу крики и аплодисменты и поднимаю голову. Филипп по-прежнему носом в книге. Кричат и хлопают другие серфингисты. Я им шутливо кланяюсь. Мне очень приятно и немного неловко. Как будто они откуда-то узнали, что я впервые «оседлала» волну. Все, я прошла инициацию. Теперь я посвященная.