Шрифт:
Это просто чёрт знает что такое!
Вот уж не думал, что после смерти тёща доставит мне больше проблем, чем при жизни. Схоронив дочь, Тамара Павловна и сама чуть не отправилась следом из-за барахлившего сердца, и её врач – ох уж мне этот её врач! – отправил в страховую компанию «Вечность» отчёт о необходимости «особого ухода». Такой уход и стоил особо. А раз мы не могли себе позволить сиделку, мне, как единственному родственнику, пришлось брать обязательный отпуск по уходу за членом семьи.
Отпуск был оплачиваемый, боже храни бюрократов. Однако для человека, ежедневно встающего в четыре утра на работу, безделье было и отдыхом, и пыткой. Я пялился то в телевизор, то в монитор, а тёща в соседней комнате почитывала книжечки. Несмотря на скудную площадь моей двушки, пересекались мы с родственницей раз или два за день. От помощи она яростно отказывалась (я не настаивал), но регулярно заводила один и тот же разговор:
– Коля, – говорила она хорошо поставленным голосом учителя математики, – ты ведь не забыл моей главной просьбы?
– Поднимать сиденье унитаза? – Я смотрел на неё невинными глазами, как девственница на Фрейда.
– Ай-кью тебе поднимать надо, а не сиденье унитаза. Ты знаешь, о чём я: не вздумай колоть мне эту химию, когда я помру.
– Какую химию, Тамара Павловна?
– Я тебя предупреждаю, Николай. Когда я умру, лучше притворись спящим.
Или ногу себе сломай, чтобы не подходить. Но если ты вздумаешь сделать из меня ледышку, и если – не дай боже! – меня потом к этому подобию жизни вернут, я…
– Запомню, Тамара Павловна, – перебивал я, прижав руку к сердцу. – Хоть и понятия не имею, о чём вы.
Конечно же, я понимал. По очередному федеральному закону, я был обязан на всё время ухода за больной иметь при себе одноразовый шприц с криожидкостью, которую нужно было ввести тёще в течение первых пяти минут после её смерти. Такая жидкость замораживает умирающего на пороге небытия и даёт возможность позже его реанимировать. Если, конечно, в завещании такое указано. В нашем случае это было лишь формальностью, дабы юристы не спеша проверили документы и убедились, что умирающей можно умереть. После этого человека, всё так же замороженного, отправляли в крематорий, чтобы изо льда сразу превратить в пар – если, конечно, у семьи не было нескольких миллионов для покупки мизерного участочка земли на кладбище. У нас миллионов не было.
Если же родственник не ввёл умирающему криожидкость, будучи в отпуске по уходу, к нему явится специальная комиссия, дабы решить, не умышленно ли тот избавился от члена семьи. В моём конкретном случае объяснить, почему я не подошёл к тёще, было бы не так-то просто, а не объяснишь – возбудят уголовное дело по статье «Убийство», а там и тюрьма на горизонте.
Так что каждый раз, когда тёща просила меня не мешать ей умереть, я клялся, что ни в коем разе не вмешаюсь, а сам лишь крепче сжимал
Но вот, наконец, и настал день её смерти. Услышав грохот упавшего тела на кухне, я вскочил с дивана и опрометью бросился к будущей покойнице.
Истошно пищал браслет, который тёща, по очередному закону, была обязана носить постоянно в последние недели своей жизни. На его экранчике шёл обратный отсчёт времени от пяти минут. Я достал трясущимися руками шприц, закатал тёще рукав и прислонил серый цилиндр вогнутой его частью к сгибу локтя. Красный огонёк на корпусе «умного шприца» сменился зелёным, а это значило, что игла нашла вену и выполнила инъекцию.
Вскоре по зову браслета явились доктор из страховой компании «Вечность» в сопровождении двух санитаров и полицейский, мрачно жующий шаурму. Они осмотрели тёщу, составили протоколы, дали мне что-то подписать и убрались вместе с телом.
Обрадованный, я лёг спать, предвкушая выход на работу… Но не тут-то было. Наутро мне пришло сообщение из «Вечности», в котором говорилось, что я обязан явиться в их офис не позднее полудня.
Часа через три я уже сидел за столом напротив блондинки с холодным, как криожидкость, взглядом.
– Добрый день, Николай Иванович. Чай? Виски? Нет? Хорошо. Итак, мы с вами должны выбрать день для проведения процедур трансплантации и последующей реанимации Тамары Павловны Зостер, так как, по федеральному закону номер тридцать пять семьдесят девять от второго июля две тысячи пятьдесят первого года, вы обязаны присутствовать на данных процедурах, как единственный законный представитель…
– Постойте, – перебил я блондинку. – Какой трансплантации-реанимации?
Тамара Павловна не оставляла таких распоряжений. Даже наоборот, всё время говорила, что оживлять её нельзя…
– Устные заявления в расчёт не берутся. Но вы правы, она действительно не писала заявления о проведении данных процедур. Это сделали вы.
– Я? Да вы шутите!
– Ничуть. Вот документы.
Она протянула мне бумаги, на которых я вчера не глядя поставил подписи.
– Это… случайность! – попробовал объяснить я. – Просто не прочитал!
– Простите, закон есть закон. Вашего устного заявления недостаточно для опровержения вашего же письменного заявления.
– Да я только подписи чиркнул! Я сейчас же напишу заявление об отказе!
– Извините, это невозможно. По действующему законодательству, а именно ввиду федерального закона номер…
– Я вас умоляю!..
– …тринадцать пятьдесят семь от девятого сентября две тысячи пятьдесят третьего года, любая попытка в письменной форме составить заявление о причинении смерти путём отказа от реанимационных мероприятий, ранее оговоренных документально, будет рассматриваться как покушение на убийство.
Перед глазами у меня всё поплыло.
– Но ведь, – возразил я, – у меня попросту нет денег для оплаты реанимации…