Тесей. Бык из моря
Шрифт:
– О, это зависит от бога. Но для быков я буду тогда слишком стар. И вы, прекрасные жены, забудете обо мне.
– Нет! – воскликнула она. – Я буду вечно любить тебя, даже когда ты состаришься – и в двадцать и даже в тридцать лет. Я все равно буду тебя любить.
– Посмотрим! – отвечал я со смехом. – Но вот что я тебе скажу. Когда ты станешь взрослой, я буду царем – если выживу. Хочешь рискнуть, ясные глазки? Спорим, что выйдет по-моему?
– Согласна. Но теперь мы обручены, и ты должен мне что-нибудь подарить.
Я предложил ей одно из колец, которых у меня
– Нет, кольца – это всего лишь золото; мне нужна прядь твоих волос. Няня, подойди и срежь ее.
– Волосы? – отвечал я. – Их я не могу тебе дать, они посвящены Аполлону. К тому же, если они попадут от тебя в злые руки, их можно использовать, чтобы навлечь на меня беду.
Лицо ее вытянулось, и я услышал, как одна из нянек зашептала:
– Видишь? Под кожей он все-таки прежний варвар.
И гордость заставила меня против воли легкомысленно сказать:
– Ну ладно, бери, если хочешь.
Нянька взяла женскую бритву и срезала прядь.
– Не бойся, – проговорила девочка. – Я буду беречь ее. Твои волосы останутся у меня.
Уходя, я увидел, что она держит их в руке и поглаживает кончиками пальцев.
Остановившись у двери, я помахал ей:
– Прощай, ясные глазки. Но ты не сказала мне своего имени.
Она оторвала свой взгляд от волос и улыбнулась мне:
– Федра.
Глава 6
Однажды в чреве Дедалова быка сломался рычаг и голова его перестала двигаться. Привели ремесленников, и они взялись за починку; танцоры сперва собрались посмотреть, но вскоре неторопливый и кропотливый труд надоел им, и они разошлись.
Я остался: меня всегда интересовало, как делают вещи. К этому времени я уже научился понимать критскую речь, запомнив слова по обрядам и разговорам слуг. Поэтому я мог понять, о чем говорили за работой эти люди; речь шла о башне, которую возводили на южном побережье, чтобы приглядывать, не плывут ли с войной египтяне. Кто-то сказал, что ничего не имеет против фараона; [90] потом поговорили о том, что он поклоняется лишь богу Солнца, пренебрегая прочими божествами, и ценит мастеров.
90
Имеется в виду Аменхотеп IV (Эхнатон), царствовавший в 1368–1351 гг. до н. э.
– Прежде у них нельзя было делать ничего нового, это считалось святотатством, но теперь они могут наслаждаться мастерством собственных рук. Говорят даже, что ремесленники устанавливают свои законы и работают лишь для того, кого выбрали сами.
Я подошел к ним со словами:
– У нас в Аттике есть законы для мастеров и для земледельцев. Всяким ремеслом управляет совет, а царь следит за тем, чтобы все было справедливо.
Я был так далеко от дома, что видел вещи не такими, как на самом деле, а какими хотел видеть. Мечта эта возникла и выросла – как во сне – незаметно для меня самого. Меня слушали сперва лишь потому, что говорил
Неожиданно старший проговорил:
– Что ж, Тесей, если ваш царь высадится на Крите, за такие законы многие из нас встанут на его сторону.
Все присоединились к нему, и я, ошарашенный, отправился прочь и с трудом отвлекся от мыслей, когда со мной заговорили. Вскоре настроение мое переменилось: эллинские земли лежат далеко за морем, а вестника у меня нет.
Но я не мог забыть об этом. Каждую ночь я молился Посейдону, простирая над землей руки. Ответа не было, но я не прекращал попытки. Я докучал богу, рассчитывая, что он когда-нибудь да услышит. Так наконец и случилось.
Я сидел на каком-то пиру, когда перед гостями появился акробат, невысокий, юный и худощавый, слишком светлый, чтобы не быть эллином. Должно быть, я привлек его взор – он тоже не отводил от меня своих глаз. Акробат оказался мастером своего дела: можно было подумать, что, как у змеи, тело его сгибается буквально повсюду. И все это время мне казалось, что я где-то видел его. Когда выступление закончилось, взоры наши вновь встретились. Я поманил его к себе и спросил, из какого он города. При звуках эллинской речи лицо его оживилось.
– Дело заставляет меня скитаться, – проговорил он. – Но родился я в Афинах.
– Поговорим после пира, – сказал я.
Я быстро распрощался, чего никто не заметил, сославшись на то, что танцоры нуждаются в сне. Во дворе он тихо подошел ко мне и, прежде чем я успел открыть рот, произнес:
– Говорят, что ты – главный среди танцоров.
– Так здесь утверждают, – сказал я.
– Тогда ради милостивого Зевса открой мне, где погребают убитых и как попасть туда. Я проделал весь этот путь, чтобы вознести жертвы за сестру, которую взяли из Афин во время последней дани. Мне пришлось много работать, чтобы пробраться сюда, иначе я скорее бы умер, чем стал танцевать перед этими критянами. Мы с сестрой родились вместе, работали вместе и танцевать научились раньше, чем ходить.
Сердце мое подпрыгнуло так, что я едва не задохнулся.
– Можешь везти домой свои приношения. Гелика жива.
Он благословил меня и рассыпался в благодарностях, а потом попросил рассказать, как ее можно увезти.
– Никак, – ответил я. – Это дело не по тебе. Даже мы, мужчины, никогда не оставляем стен Лабиринта, а девы всегда заперты на Бычьем дворе. Если ты рискнешь, тебя ждет за это жестокая смерть, а ее – горе. Но ты можешь спасти ее от быка, если доставишь от меня весть афинскому царю.
Я увидел, как он вздрогнул в тени. Взяв меня за руку, он подвел меня к свету, пробивавшемуся в дверной проем, а потом выпустил мою руку и прошептал:
– Повелитель! Я не узнал тебя.
Все прыгуны подкрашивают глаза. Это такой же знак их положения, как и золотые украшения. Он был слишком вежлив, чтобы сказать мне об этом.
– В Афинах я никогда не видел тебя так близко. Весь город оплакивал тебя, и царь состарился на целое десятилетие. Какую хвалу вознесет он богам, услыхав подобную новость!