Тесей

Быльцов Сергей

С гору бывший ростом, стал Атлант настоящей каменной горой; волосы с бородою преобразились в густые леса, в горные хребты – его спина, плечи и руки; что было раньше главой, то стало вершиною горной; сделался камнем костяк. Во всех частях увеличившись, вырос в каменную громадину колоссальный титан.

Положили так Мойры, – и вместе с бездной созвездий своих на каменном Атланте навсегда упокоилось небо.

Персей же, вновь крылья амвросиальные взяв, привязал их справа и слева к лодыжкам и, похожий на серп меч свой кривой из седого железа, подпоясав, не забыв и про полный заплечный мешок. Ясный опять он стал резать простор, крылами махая сандалий, неисчислимо вокруг и внизу оставляя диких

племен и разных народов.

Некоторые отмечают такую странность. Персей, будучи, еще совсем молодым, превратил знаменитого титана – исполина Атланта в неодушевленную гору. Но ведь правнук Персея великий Геракл, добывая яблоки Гесперид при свершении 11 подвига, встречался с еще живым Атлантом и даже подменял его в держании огромного купола неба, когда тот ходил за золотом трех яблок с яблони Геры… Что ж? Можно лишь позавидовать древним грекам, которые, как блаженные боги, не только часов, но и годов не наблюдали. Они не считали время направленным от прошлого в будущее, подобно всегда летящей стреле. Греки представляли себе годы, случайно рассыпанными на плоскости или в пространстве, как звезды рассыпаны на небосводе, который, хоть и вращается над обитаемым миром, но его движение всегда одинаково и неизменно как тысячи лет назад, так и в будущем через тысячи лет.

34. Персей договаривается с Кефеем об освобождении Андромеды [138]

Вскоре быстрокрылый летун, победивший Горгон, узрел чернокожих племена эфиопов и Кефеевы царские долы. Немилосердный Аммон, почитавшийся в Ливии и Египте, как царь и бог, неповинную там Андромеду за спесивый материнский язык в то время жестокому подверг наказанью.

По свидетельству Еврипида, Софокла и многих других древних авторов Кассиопея, жена царя эфиопов Кефея, высокомерно похвалялась тем, что она и ее дочь Андромеда превосходят красотой Нереид среброногих.

В наказание за непомерную спесь и гордыню царь морей Посейдон посылает на царство Кефея морское чудовище, которое стало в море топить корабли и пожирать людей и домашних животных в прибрежных городах и поселках. Бог Аммон возвестил:

– Эфиопы и другие чернокожие жители Ливии, избавление вас от бедствия наступит тогда, когда дочь Кассиопеи спесивой, юная Андромеда будет привязанной к скале на берегу моря отдана морскому чудовищу, которого вы называете китом.

Жители Эфиопии заставили тогда Кефея сделать это, и он, горько рыдая, сам привязал свою дочь к скале.

Только лишь привязанной за обе руки к гранитной скале обнаженную деву Персей свысока увидал, так сразу решил, что это раскрашенный камень, несмотря на то что ей ветер трепал прекрасные черные волосы и по нежным щекам струились горячие соленые слезы.

В это время над Персеем неслышно на крыльях прозрачных пролетал Эрот, шаловливый Афродиты ребенок кудрявый. Рог его лука чуть слышно заскрипел, тетива на миг загудела, и кипарисовая прянула стрелка остроконечная, жадная до очередной добычи. Тут же огнем безотчетным вдруг Персей загорелся и стал недвижим, ибо понял, что не раскрашенный камень пред ним, а прекрасная дева. Андромеды несравненной красою плененный, чуть не забыл ударять он по воздуху взмахами крыльев на подошвах амвросиальных. Только лишь приземлился Персей рядом с прикованной к скале Андромедой, как только и смог вымолвить, ее красотой еще больше вблизи пораженный:

– Цепей не таких ты достойна, прекраснейшая дева, но лишь поистине тех, что горячих любовников вяжут и ведут к брачному ложу. Мне ты ответь и открой свое и земли твоей имя и расскажи почему ты одна на скале и в оковах!

Дева, увидев рядом с собой красивого юношу, так застыдилась своей наготы, что даже забыла о плачевном своем положении. Все ее заплаканное лицо покрылась удушливой

краской стыда, очей она не смела поднять. Долго девичий стыд ей мешал говорить, хоть очень хотелось ответить. То с языка слова у нее пытались сорваться, то обратно в прекрасной груди исчезали, и чуть полноватые розовые губы, даже в горе прелестные, оставались беззвучны. Благочестиво воспитанная дева молчала, не смея с мужчиною речь завести, тем более что она была совсем голая. Она стыдливо скрыла бы даже руками лоно и похожие на яблоки груди, и лицо, когда бы руки были свободны и она не была бы в крепких оковах. Все, что сделать могла Андромеда, – наполнить молчаливо слезами в печали еще более прекрасные очи.

Однако Персей был настойчив, и тогда, чтоб ему не могло показаться, будто она какую-то скрывает вину и свое, и родины имя, Андромеда на вопросы его отвечает правдиво и про мать, которая на красоту свою уповала, рассказывать начинает. Обо всем она помянуть не успела, как грозно воды вдруг вокруг зашумели, и вот, из бездны морской показавшись, выступило чудовище, широко зыбь необъятной грудью своей покрывая.

Вскрикнула от жуткого страха прикованная к скале дева. Завопил на берегу отец Андромеды Кефей с плачущей матерью Кассиопеей рядом – оба несчастные пребывали в горе ужасном.

Персей же, вспомнил, что он бесправный здесь чужестранец, да и на острове Сериф он с незамужней матерью проживает, как нищий. Поэтому прежде, чем в опасное сраженье с чудовищем вступить, он предусмотрительно крикнул царю и царице:

– Для слез впереди у вас будет времени много, но время для помощи дочери дано Судьбой вам короткое. Если я, Персей, сын Зевса и девы, плодоносным наполненной златом, победитель Горгоны, морское это чудовище истреблю, то могу я быть уверен, что, как зятя меня вы потом предпочтете? Доблестью прекрасной Андромеде и вам я послужу, но она после подвига, если живым я останусь, моей должна стать – вот мое непременное вам условье!

Кефей и Кассиопея тут же, перебивая друг друга, стали кричать, что принимают его все условия, – кто бы стал колебаться? Взмолились мать и отец и Персею пообещали не только дочь Андромеду, но вдобавок еще и немалое приданое – все эфиопское царство.

35. Персей освобождает Андромеду [138]

В это время, словно огромный корабль, вперед окованным пущенный носом, гребцов вспотевшими движимый руками, исполинский морской зверь, шевеля мощными плавниками, словно широченными веслами, из воды показался. Вскоре он, высокие волны погнав налегающей грудью, настолько был уже близок от скал, насколько пращой балеарской кинутый может свинец, крутясь, пролететь над землей.

Юноша, в этот же миг от земли оттолкнувшись ногами, обутыми в подошвы крылатые, ввысь полетел, к облакам. Сначала Персей хотел вытащить из сумки ужасную голову Медусы-Горгоны, но побоялся, что вместе с чудовищем и Андромеда окаменеет.

Хотя Нонн Панополитанский поет, что Персей все же тварь прикончил морскую!

Все звери пучины каменели от одного взгляда Горгоны!

Между тем, едва на морскую поверхность мужа откинулась тень, как на нее чудовище бросилось в неистовой злобе. Как Громовержца орел, усмотревший на поле пустынном змея, что солнцу свою синеватую спину подставил, сзади хватает его и, чтоб уст не успел обратить он хищных, вонзает в хребет чешуйчатый жадные когти. – Так, пространство своим прорезав быстрым полетом, спину чудовища сжал Инахид и рычащему зверю в правое вставил плечо свой меч, искривленный до самой рукояти. Тяжкою раной той уязвленный, взвивается в воздух зверь, потом под тяжестью тела уходит в зыбкие волны, то опять кидается словно свирепый вепрь, что стаей собак устрашен, вокруг лающих громко.