Тэсс из рода д'Эрбервиллей. Джуд Незаметный
Шрифт:
Ответа не последовало. Думая, что Сью только дремлет, он продолжал:
— А еще нужно переделать вентилятор в классной комнате. Ветер нещадно дует мне прямо в голову, я уже застудил уши.
Тишина в комнате казалась более глубокой, чем обычно, и учитель оглянулся. Мрачная и тяжелая дубовая панель, покрывавшая "гены на обоих этажах обветшалого Олд-Гроув-Плейс, и поднимавшийся до потолка массивный камин составляли резкий контраст с новой блестящей медной кроватью и гарнитуром березовой мебели, которую он купил для Сью; стили двух разных эпох приветствовали
— Су! — позвал Филотсон. Так он обычно произносил ее имя.
Сью не было в постели, но, очевидно, она только что лежала там, так как одеяло с ее стороны было откинуто. Думая, что она спустилась на минуту в кухню, Филотсон снял сюртук, подождал несколько минут, потом вышел со свечой на площадку лестницы и снова крикнул:
— Су!
— Да! — раздался голос из кухни.
— Что ты там возишься ночью? Только утомляешься понапрасну.
— Мне не хочется спать. Я читаю, а здесь светлее.
Филотсон лег. Когда он проснулся среди ночи, Сью все еще не было. Он поспешно зажег свечу, вышел на площадку и опять позвал ее.
Как и в первый раз, она ответила: "Да", — но голос прозвучал так глухо, что Филотсон сперва не понял, откуда он исходит. Казалось, он шел из-под лестницы, где был небольшой чулан без окна. Дверь чулана была приоткрыта, она не запиралась на ключ. Встревоженный учитель подошел к чулану, спрашивая себя, уж не помешалась ли вдруг его жена.
— Что ты здесь делаешь?
— Я устроилась тут, чтобы не беспокоить тебя так поздно.
— Но ведь тут нет кровати, да и дышать нечем! Ты задохнешься тут ночью.
— Да нет же! Не беспокойся, пожалуйста.
— Но как же… — Филотсон дернул дверь за ручку.
Изнутри она оказалась привязанной бечевкой, которая лопнула от его рывка. Кровати в чулане действительно не было, но Сью набросала в угол каких-то ковриков и устроила из них род гнездышка.
Когда Филотсон заглянул в дверь, она, вся дрожа, с расширенными от испуга глазами вскочила с этого ложа.
— Зачем ты открыл дверь? — крикнула она. — Это так не похоже на тебя! Црошу тебя, уйди! Ну пожалуйста!
В ночной рубашке, белеющей в полутьме чулана, Сью казалась такой жалкой и беззащитной, что Филотсон совсем растерялся. А она продолжала упрашивать, чтобы он оставил ее в покое.
— Я всегда был к тебе добр и не стеснял тебя ни в чем, — сказал он. — Это просто чудовищно — так относиться ко мне!
— Я знаю, это дурно и грешно, — заплакала она. — Мне самой неприятно, но не я одна тут виновата.
— Кто же еще? Уж не я ли?
— Не знаю! Должно быть, весь мир, все устои жизни, ужасные и жестокие.
— Бесполезный разговор! Можно ли устраивать мужу такие сцены, да еще по ночам! Того и гляди, услышит Элиза. (Он имел в виду служанку.) Ты только подумай — что, если бы нас сейчас увидел кто-нибудь из наших священников?! Я терпеть не могу таких чудачеств, Сью. У тебя нет ни благоразумия, ни выдержки. Навязываться тебе я больше не собираюсь, но советую не закрывать дверь слишком
Встав на следующий день, Филотсон тотчас же заглянул в чулан, но Сью там уже не было. Над ее постелью в углу свисала с потолка паутина.
"Какое отвращение ко мне испытывает эта женщина, если оно пересиливает даже страх перед пауками", — с горечью подумал он.
Он застал Сью за столом, и завтрак их начался почти в полном молчании; прохожие приветливо кивали счастливой парочке, шагая мимо дома по мостовой или, вернее сказать, по дороге, лежавшей фута на три выше пола комнаты.
— Ричард, — внезапно начала Сью, — что, если я буду жить сама по себе?
— Но ведь именно так ты и жила, пока мы не поженились. Зачем же тогда было выходить замуж?
— Мой ответ вряд ли будет приятен тебе.
— Ничего, я хочу знать.
— Затем, что другого выхода у меня не было. Если помнишь, ты заручился моим согласием задолго перед тем. Потом я стала жалеть об этом и искала честный способ отказать тебе, но ничего не могла придумать. Я вела себя легкомысленно и старалась не думать о приличиях. Потом, как ты знаешь, пошли скандальные слухи, и меня исключили из педагогической школы, куда ты подготовил и с таким трудом устроил меня. Я испугалась и решила, что единственный выход — это оставить в силе нашу помолвку. Конечно, мне меньше, чем кому-либо, надо было обращать внимание на сплетни, я ведь всегда воображала, что не боюсь их. Но на деле я оказалась трусихой, как многие женщины, и моя теория презрения к условностям потерпела крах. Не случись этого, было бы, конечно, порядочнее раз в жизни оскорбить, твои чувства, чем делать это постоянно, став твоей женой… Ты к тому же был так благороден, что ни на минуту не поверил сплетням.
— Должен честно признаться, я взвесил их вероятность и даже расспрашивал твоего кузена.
— А-а! — с болезненным изумлением протянула Сью.
— Я не сомневался в тебе.
— И все-таки решил расспросить?
— Но я поверил ему на слово!
— Он бы спрашивать не стал! — прошептала Сью, и глаза ее наполнились слезами. — Но ты так и не ответил на мой вопрос. Можно мне уехать? Я знаю, что не должна просить об этом…
— Да, не должна.
— И все-таки я прошу! Законы семейной жизни должны соответствовать характерам людей, а их необходимо как-то различать. Если признать, что люди разнятся темпераментами, то одни должны страдать от тех самых правил, которые удобны для других… Ты отпустишь меня?
— Но ведь мы женаты.
— Что толку в законах и обрядах, если они делают тебя несчастным, а ты знаешь, что ни в чем не виноват! — воскликнула Сью.
— Твоя вина в том, что Ты меня не любишь.
— Да нет же, люблю! Я только не думала, что потребуется нечто… гораздо большее. Когда мужчина и женщина живут супружеской жизнью и один из них чувствует то, что чувствую я, их близость все равно что прелюбодеяние, хотя бы и узаконенное. Ну вот, я сказала все, что хотела… Ты отпустишь меня, Ричард?