Тест на блондинку (сборник)

Чиж Антон

Максим Гуреев

Нино, или Синдром ленивого глаза

Нино стоит на остановке пятьдесят третьего автобуса, чтобы ехать на Инженерную улицу, где в панельной девятиэтажке она снимает однокомнатную квартиру у пенсионерки Александры Извековой, которая круглый год живёт на даче под Ногинском.

Тут, на берегу Клязьмы, баба Саня ходит в резиновых сапогах, шерстяных тренировочных штанах с вислыми, как древесные грибы чаги, коленями и свитере с подшитым к нему брезентовым фартуком, потому что постоянно копается на огороде. Своим видом она напоминает продавщицу из мясного отдела

в гастрономе, что на углу Инженерной и Бегичева.

В этот гастроном, стены которого выложены пожелтевшим от времени кафелем, а лепнина на потолке напоминает бесформенные куски развесного творога, Нино заходит всякий раз, когда возвращается домой после работы.

Она медленно бредёт вдоль прилавков, где под стеклом покоятся окорочка и рыбы без головы, замороженные голени и говяжьи хрящи, а сидящий рядом с кассой в инвалидной коляске Серёженька провожает Нино долгим взглядом, чмокает и бормочет при этом себе под нос: «Косы рыжие густые, брови чёрные навзлёт, глазки синие, шальные, и танцует, и поёт».

Раскачивается на коляске, крепко вцепившись в обитые дерматином подлокотники.

Коляска при этом скрипит.

Наконец пятьдесят третий автобус приезжает.

Только что прошёл дождь, и поэтому автобус медленно выплывает из туманной предзакатной дымки начала октября, разворачивается, расчерчивает фарами киоски с шаурмой и обклеенный драными объявлениями бетонный забор «Автосервиса», выдыхает воздушным компрессором, как вздыхает, поднимая тем самым с земли облака тяжёлой мокрой пыли, и замирает на остановке.

Автобус напоминает сома, что долго таился в зарослях ракиты, в коряжнике, в подводной норе ли, а потом с наступлением темноты вышел на охоту.

Кстати, баба Саня, её так все звали в поселке, рассказывала, что однажды на Клязьме, недалеко от их садоводства, сом напал на человека и попытался утащить его на глубину, чтобы там заглотить.

Автобус заглатывает Нино и ещё нескольких пассажиров: молодую мать с девочкой, один глаз которой заклеен белым пластырем, старика в болоньевом плаще, двух таджиков и гренадёрского сложения мужчину с аккуратно подстриженной чёрной бородой и усами.

У отца Нино, главного инженера горнообогатительного комбината в Ткварчели, тоже были борода и усы, но только рыжие. Каждый день, прежде чем уйти на работу, он подолгу стоял перед зеркалом в ванной комнате, причесывал и подстригал бороду, затем усы, после чего натирал их специальным маслом, пахнущим касторкой, экстрактом розмарина и миндалём. А когда он выходил из ванной и в прихожей прощался с женой и дочкой, то от него приятно пахло этими самыми касторкой, экстрактом розмарина и миндалём.

Нино до сих пор помнит этот аромат, аромат отца, который погиб во время обстрела Ткварчели в январе 1993 года.

Осенью того же года мать и бабушка привезли Нино в Москву.

Остановились в Алтуфьеве у брата матери – тренера по волейболу, он тогда как раз развёлся с женой – тренером по синхронному плаванию и жил один в трёхкомнатной квартире.

Пил, конечно, а что ещё оставалось делать?

Сейчас Нино смотрит на девочку, сидящую в автобусе на соседнем сиденье. На вид девочке пять лет, не больше, столько же было и Нино, когда им удалось выехать из разрушенного Ткварчели и через Краснодар и Воронеж добраться до Москвы.

Девочка трогает

указательным пальцем правой руки заклеенный белым пластырем левый глаз и не понимает, почему не может им смотреть, а должна мучиться, выворачивать голову и пытаться видеть больным глазом, по которому бегут тени, вспышки света, блики и отсветы.

Глаз косит, в поле его зрения попадает локоть правой руки, поручень, привинченный к полу и потолку, окно, за которым проносятся чёрные бесформенные деревья и освещённые жёлтым светом стены домов, а ещё молодая женщина с рыжими волосами попадает в поле зрения, она сидит совсем близко, на соседнем сиденье, и глаза её закрыты.

Тогда девочка следует её примеру и тоже закрывает свой больной глаз, сразу всё погружая в непроглядную темноту.

Бабушка Этери, мать отца, в последние годы жизни уже почти ничего не видела. Всякий раз она просила внучку рассказать, что происходит на улице.

Нино забиралась на подоконник и начинала свой рассказ:

– Идёт снег.

– Какой именно снег? – капризничала Этери. – Мокрый? Мелкий? Пушистый? С дождём? Говори подробней.

– Ба, идёт мокрый крупный снег. Видимо, он идёт с ночи, потому что деревья согнулись под его тяжестью, машин под ним уже не разобрать, а дворники с трудом двигают сугробы возле подъезда. Когда снег падает на асфальт, то быстро чернеет, но так как он валит безостановочно, то не успевает растаять и тяжёлым гнётом придавливает к земле листья и оторванные ветром ветки. Я помню, как ты мне рассказывала, ба, что в детстве у тебя в Кутаиси, когда выпадал снег, все выходили на улицу и строили крепость, лепили её из снега. Сначала из грубо скатанных комьев складывали основание крепости, затем стены, и наконец, это доверяли делать только братьям Чиковани, возводили башню, которую потом девочки из окрестных домов украшали разноцветными лентами. А помнишь, ба, как мы с тобой гуляли в Лианозовском парке и пошел точно такой же снег – мокрый, тяжёлый, хлопьями, заваливающийся за воротник?

В ответ тишина…

Нино поворачивается и видит, что Этери спит. Ей снится, как её, извалявшуюся в снегу, насквозь промочившую ноги, соседские мальчишки таскают за длинную, почти до пояса доходящую косу и обзываются.

Она плачет, и слёзы текут по щекам.

– Немедленно открой глаз! Ты слышишь, что я тебе говорю?

От этого резкого возгласа Нино вываливается из короткого забытья, что и сном-то назвать невозможно, и видит, как молодая мать тащит девочку к выходу из автобуса, а девочка упирается и косит ленивым глазом то на бородатого мужчину, то на старика в болоньевом плаще, то на мирно дремлющих таджиков, то на собственное отражение в лобовом стекле.

А ведь это и есть синдром ленивого глаза, хотя при двухстороннем косоглазии попеременно заклеивают оба глаза: больной закрывают на один день, а видящий здоровый – на два и больше, впрочем, длительность ношения повязок зависит от остроты зрения.

Острая боль под левой лопаткой.

Острый пронизывающий холод.

Острая, хорошо разведённая двуручная пила.

Острый топор в мясном отделе гастронома, что на углу Инженерной и Бегичева.

Наконец, острое желание поскорее доехать до дому, не раздеваясь, лечь на кровать, отвернувшись лицом к стене, и закрыть его ладонями, чтобы никого не видеть.