Тест на выживание
Шрифт:
При этих словах я вздрогнул. Олесь?! Лесник?! Белорус?! Как, еще один? Что за идиотское совпадение! В то время как я пытался совладать со своим недоумением, тот, о котором говорил Крайчек, обернулся к нам лицом. Густая черная борода, полные обветренные и растрескавшиеся губы, нос картошкой. Казалось бы, ничего общего с тем человеком, с которым мы всего час назад беседовали на стене, если бы не одно «но»… У него тоже не было левого глаза.
– Э-э-э… – начал было стоявший рядом со мной Загребельный, но я тут же перебил его:
– Заткнись, – прошипел я сквозь плотно сжатые
Он тут же замолк, приведенный в чувство свирепой интонацией моего голоса. «Но чекист – он и в Африке чекист», – эта мысль мелькнула в голове, когда я увидел, что подполковник лениво, как бы между прочим, перетягивает автомат себе под руку.
Все происходящее находилось за гранью понимания. Однако я почему-то был свято уверен, что стрельба здесь дело излишнее. А вот потолковать по душам…
– Полковник Ветров. – Я шагнул навстречу незнакомцу и протянул руку.
Ладонь у него была крепкая, шершавая и горячая. Ладонь обычного живого человека, а не какого-то там привидения, о котором я, откровенно говоря, уже стал подумывать. Или привидение – это тот, второй Олесь, что сейчас стоит в дозоре…
Прощупывать белорусского гостя номер два я начал осторожно:
– Давно уже здесь?
– Недели две как дотопал. – Лесник говорил сочным басом, в котором и впрямь слышался некоторый акцент, возможно, даже и белорусский.
– Лицо мне твое знакомо, – соврал я. – Может, встречались где?
– Не-е-е, – протянул Скуба. – Показалось тебе. Не встречались мы. Кабы встречались, я бы запомнил.
– Может, и показалось, – я пожал плечами, – а может, похож ты на другого. Тут, в Одинцове, еще один человек есть с… – Я помедлил, подбирая деликатный синоним к слову «одноглазый», да так ничего и не придумал. – С выбитым левым глазом.
За белоруса ответил Томас, причем довольно раздраженно:
– Путаешь ты все, Макс. Нет у нас в лагере другого человека с таким же ранением.
По следующей тираде Крайчека стала понятна причина его раздражения:
– Хватит глупости болтать! У нас мало времени. Необходимо быстро, очень быстро понять, что происходит, и начать действовать, может, даже уже этой ночью, не дожидаясь рассвета.
Дальше, очевидно для тех, кто не в полной мере владел ситуацией, Томас начал краткий обзор последних событий. Делая вид, что внимательно слушаю, я подобрался к Лешему. Тихонько, якобы чтобы не беспокоить докладчика и слушателей, попросил у него закурить. В кабинете у Томаса курить не возбранялось, это я прекрасно знал. Отменный повод, чтобы шепнуть приятелю пару слов. Когда Андрюха насыпал мне молотое грязно-желтое, похожее на опилки зелье, я шепнул:
– Иди на стену. Приведи второго. Быстро!
– Понял.
Леший не стал ничего переспрашивать или уточнять. Спрятал кисет, передвинул на грудь автомат и выскользнул из кабинета.
Исчезновение моего приятеля не осталось незамеченным. Крайчек вопросительно покосился сперва на закрывшуюся за ним дверь, затем на меня. В ответ я неопределенно махнул рукой, все нормально, мол, не парься.
Томас последовал моему совету, тем более что как раз в этот самый момент он должен был переходить к главному, а именно
Одноглазый, как прежде, стоял у окна, только теперь уже не спиной, а боком ко мне. Глядя на него, я вдруг поразился абсурдности, возможно, даже комичности ситуации. Если бы это все происходило на войне, неважно какой: Первой или Второй мировой, Гражданской, афганской, чеченской, да любой, какую человеки ведут против человеков, в одном из двух лесников легко можно было бы узреть вражеского шпиона. Ну, а сейчас? Что прикажете думать сейчас? За чьим шпионом гоняться, не за кентавровским же в самом-то деле! Нет, тут что-то не то. Эти два человека, а в том, что их двое, мне грешно было сомневаться, не походили на врагов. Они, как бы это пояснее выразиться, выпадали из нашей серой массы. Они были другими. Я чувствовал это. Посланцы, что ли? Те, кто должен указать нам верный путь? Если даже и так, то пока я выслушал лишь одно предложение. Теперь оставалось выяснить, что скажет нам второй… очень надеюсь, не Иван Сусанин.
Одноглазый подал голос, как только Крайчек закончил свою речь:
– Оставаться в лагере – это самоубийство.
– Уходить – еще большее самоубийство, – парировал Крайчек. – По крайней мере, сейчас.
– И я так считаю, – поддержал командира Александр Кальцев. – Сперва следует разобраться, что же все-таки происходит. Что это за зверюги, почему они здесь и как их можно остановить? Отступление через пустошь – это крайняя мера. Поступим так, только если ничего не сможем предпринять.
– Боюсь, молодой человек, тогда уже некому будет поступать так или этак, – проскрипел колючий голос профессора Дягилева.
– Владислав Сергеевич, вы что, предлагаете уйти, бросить все, проделанное нами, все плоды вашей работы? – в попытке склонить старика на свою сторону Крайчек бил ниже пояса.
– Моя работа – это не главное. Я смогу начать все сызнова в другом, более подходящем месте.
– У нас самая мощная оборона среди всех поселений, – напомнил архитектор Хлебников. – Если не выдержит она, то не выдержат и другие. Таким образом, наше бегство станет лишь временной отсрочкой неминуемой… – он осекся, да так и не произнес слово «гибели».
– Это смотря куда бежать. – Бас лесника снова заглушил все остальные голоса.
– Опять ты о своем, – тяжело вздохнул Крайчек. – Ты, Олесь, сам посуди: где мы, а где это твое море.
– Море? Какое море? – само собой вырвалось у меня.
За эту невоздержанность большинство присутствующих наградили меня косыми взглядами.
– Ах да, Макс, ты, конечно же, не в курсе, – спохватился Томас. – Вот Скуба предлагает к Балтике идти, в сторону Риги.
– Куда?!
– К Риге, – спокойно повторил лесник.