Тест на выживание
Шрифт:
– Кто рассказывал? – Мне даже не пришлось особо напрягать память. Я прекрасно помнил, кто рассказывал. – Пулеметчик один. Алексеем кличут. Он…
Тут я осекся. Вспомнил изувеченный «Утес», кровь и раздробленное, словно угодившее под пресс человеческое тело, привязанное к броне веревками. Его так и оставили, похоронили вместе с «302-м» под грудой кирпича и железа.
– Что он? – вывел меня из оцепенения Леший.
– Нет его больше.
– Понятно. – Подполковник как-то нервно хохотнул. – Ты знаешь, я даже не удивлен. Учитывая всю странность происходящего, по-другому
– Согласен.
Я решил не упоминать о Степане Кузьмиче, втором номере пулеметного расчета. Он ведь тоже знал об одноглазом белорусе и тоже погиб. Совпадение? Кто знает, может, и совпадение. Вчера проклятые инопланетные выродки отняли у нас слишком много человеческих жизней.
Подумав о прорыве, о смертях сотен людей здесь, в Одинцове, и тысяч там, в Красногорске, я даже устыдился того, на что мы с Лешим тратим столь драгоценное сейчас время. На пустую болтовню, на какое-то идиотское расследование. Да расскажи мы о нем кому-нибудь, нас бы не то что не поняли, нас бы заклеймили позором. Вот чем занимаются два здоровых сильных вояки. И это в то самое время, когда сотни женщин, стариков и детей ждут от них помощи.
– Пойдем. – Я взял Загребельного за плечо и потянул, разворачивая к двери.
– А как же быть с этим типом?
– Забудем пока. Есть дела более важные и срочные.
– Забыть – это вряд ли… – покачал головой подполковник ФСБ. – Не выяснив, кто был тот, мы не сможем полностью доверять этому. – Леший указал на дверь, намекая на того лесника, который сейчас находился в кабинете главы Одинцовской колонии.
– Тот ли, этот ли, все равно, – отрезал я. – Лично я сейчас готов довериться хоть черту, хоть дьяволу, только бы он помог спасти людей.
Похоже, мой довод произвел на Лешего впечатление, должное впечатление.
– Ладно, послушаем, что там говорят. – Андрюха взялся за дверную ручку. – Только имей в виду, я буду за ним приглядывать.
– Да сколько влезет, – разрешил я. – Ну… давай, заходи.
В тот момент, когда мы вновь материализовались в апартаментах Крайчека, как раз выступал архитектор Хлебников, вернее, не выступал, а вел весьма и весьма горячую дискуссию с Одноглазым и активно поддерживающим того Горобцом.
– Дети и старики не дойдут, просто физически не дойдут, – почти кричал архитектор. – Мы их всех потеряем после первой же сотни километров. Это убийство. Их гибель будет на нашей совести.
– Если бы идти було треба тысячу километрив, то, ясное дело, я б теж був против, – не соглашался с ним Горобец. – Тысячу никто не осилит, ни жинкы, ни диты, ни старикы, ни мы з вами. Но тут ведь зовсим инше дело. Тут ведь триста, ну, в крайнем случае, триста пятьдесят километрив. И все, дело зроблено. А дальше… – Мыкола закрыл глаза, и на лице его появилась мечтательная улыбка. – Дальше у нас зьявится шанс забути про всю цю нечисть раз и навсегда.
Слушая этот спор, я понял, что пропустил какую-то его очень важную часть… даже две части. Во-первых, не было понятно, какая нелегкая должна нас нести к морю. Во-вторых, почему до этого самого моря вдруг оказалось не тысяча километров,
– Я всегда был и остаюсь противником этой авантюры, – встал на сторону Хлебникова Крайчек. – Даже триста километров нам не по силам. Вы что, забыли, куда придется идти? На запад. По неизвестным территориям, в места, полностью контролируемые кентаврами. Оттуда ведь никто не возвращался.
– Так уж и никто? – подал голос Одноглазый. – А я что, не в счет? Я ведь там прошел. Один прошел. Кентавров там меньше, чем здесь, это я гарантирую. Так что такому крупному отряду…
– У Звенигород можно зайти, – вдруг нашелся Горобец. – Их тоже сагитируем. Это еще с полтысячи душ.
– Во! Дело говорит хохол! – похвалил его Скуба. – Чем больше народу, тем безопаснее дорога.
– Сагитировать? – тихо произнесла из своего угла Нина. – А ведь неизвестно, есть ли там кого агитировать.
Слова женщины словно окатили участников жарких дебатов ледяной водой. Все планы и проекты, как светлые и многообещающие, так мрачные и пессимистичные, мгновенно потускнели, отошли на второй план, уступая место страшной действительности. А она, проклятая, и заключалась именно в том, что из лагеря нам не высунуться. Днем вокруг так и кишело кентаврами. Но им еще можно было противостоять, если бы только не эти электрические гиганты. Поэтому приходилось просто сидеть и ждать, как зайцам в норе. Надеяться, что монстры не придут завтра и подарят нам еще один день жизни. Ну, а что будет послезавтра?
– Если кашалоты не придут ни завтра, ни послезавтра, то этих двух дней как раз хватит, чтобы подготовиться и ночью уйти, – в наступившей тишине слова Одноглазого прозвучали, словно послание, пришедшее из потустороннего мира.
– Ночью?! – в один голос воскликнули Крайчек, Беликов и Кальцев. – Да ты в своем уме?!
– Именно ночью, – повторил лесник. – Днем вы уже пытались, и что из этого вышло?
Скуба сказал «вы», а не «мы», и это сразу резануло слух, по крайней мере мой. Что это значило? То ли белорус не отождествлял себя с людьми, среди которых он теперь жил, то ли он был против попытки прорыва и сейчас еще раз об этом напомнил Крайчеку. Как бы там ни было, но мне это его «вы» очень не понравилось. Что ж, запомним, а может, как-нибудь потом сделаем соответствующие выводы.
Однако такой наблюдательностью вкупе с подозрительностью, похоже, обладал один лишь я. А все остальные были слишком ошарашены, если не сказать, напуганы самой мыслью оказаться ночью вне освещенного периметра.
– Дело, конечно, рискованное, но при соответствующей подготовке должно сработать, – охладил страсти Одноглазый. – Мы тут с Мыколой уже подумали…
Скуба еще не закончил, а все взгляды уже были устремлены к Горобцу.
– Ну, давай выкладывай, – легонько подтолкнул своего приятеля инженер Ковалев, который до этого молча наблюдал за всем происходящим.