Тэтчер и тэтчеризм
Шрифт:
Сразу после отставки Хау Хезелтайн обратился с письмом к руководству партийной организации своего избирательного округа, в котором присоединялся к обвинениям Хау и утверждал, что отставка последнего лишний раз свидетельствует о кризисе доверия в партии. Этот кризис, заявил он, необходимо как можно быстрее разрешить. Заявляя, что внутри кабинета министров налицо все оттенки мнений об отношении Британии к ЕС, он обвинил Тэтчер в том, что вместо обсуждения этого вопроса и нахождения компромисса она проводит лишь ей угодную политику. "Европа, - писал он, - это минное поле, полное латентных предрассудков и глубоко укорененных эмоций. Но это минное поле нужно пройти, чтобы не остаться позади. В движении вперед, конечно, есть риск, но альтернативой может быть только изоляция и одиночество" [336] . Связывая напрямую "европейский" вопрос с вопросом о единстве партии, Хезелтайн заявлял, что кризис в партии должен быть как можно быстрее разрешен, и давал понять, что препятствием для этого является премьер-министр, и никто другой. Неудивительно, что письмо Хезелтайна было единодушно расценено как серьезный шаг по пути к предстоящей борьбе за власть в партии, своего рода пристрелочный
336
Sunday Times. 1990. Nov. 4. P. 13.
Однако ситуация мгновенно изменилась после того, как 13 ноября Дж. Хау произнес в Палате общин речь, в которой разъяснял мотивы своей отставки. Вот как описывал происходившее обычно сдержанный еженедельник "Экономист": "Вестминстер не был свидетелем столь драматических событий со времени Суэца. Сэр Джеффри Хау... отбросил свойственные ему манеры и язык и поднял бунт против миссис Маргарет Тэтчер... Вежливо улыбаясь и глядя ей прямо в лицо, он вонзил нож в своего прошлого лидера. Вначале она почти не чувствовала входившего в нее лезвия, улыбаясь его издевкам. Но по мере того как он продолжал, ее лицо превращалось в жалкую маску" [337] . Обвинив Тэтчер в запугивании собственного народа, в изображении европейского континента как пространства, наполненного злонамеренными людьми, стремящимися якобы "задушить демократию", "разрушить национальную идентичность", Хау заявил, что всем этим она подрывает усилия ее же собственных министров, нацеленные на позитивное участие страны в европейских делах. "Это все равно, - заявил он, - что посылать ваших ведущих игроков в крикет на линию только затем, чтобы в момент, когда им нужно сделать первый удар, они обнаружили, что их биты еще накануне игры сломаны самим капитаном команды". Назвав эту ситуацию "трагедией", он заключил: "Пришло время, чтобы кто-то другой подумал над тем, какой ответ дать на этот трагический конфликт лояльности, с которым я сам, возможно, пытался ужиться слишком долго" [338] .
337
Economist. 1990. Nov. 17. P. 37.
338
Times. 1990. Nov. 14.
"Убийственная речь" [339] Хау вызвала настоящий фурор и в парламенте, и за его пределами, и не только потому, что в ней в нарочито дерзкой и даже неуважительной форме бросались тягчайшие обвинения в адрес премьера и лидера партии. Главной причиной почти беспрецедентного резонанса, который за ней последовал, было то, что она была произнесена на волне резко нараставшей критики Тэтчер и тэтчеризма, в момент, когда партия была подведена всем предшествовавшим развитием событий к необходимости перемен и в ее политике, и в ее руководстве. За видимым затишьем после отставки Хау в партии и особенно ее верхах продолжался процесс размежевания сил и консолидации противников Тэтчер. Как сообщала пресса, уже к моменту выступления Хау в парламенте сторонники Хезелтайна уведомили его, что им удалось заручиться поддержкой более 100 парламентариев [340] .
339
Observer. 1990. Nov. 25. P. 11.
340
Economist. 1990. Nov. 17. P. 37.
Примечательно, что еще за десять дней до речи Хау в парламенте вполне солидная консервативная газета "Санди таймс" назвала Тэтчер "ослабленным" премьер-министром [341] , выражая одновременно надежду, что в этих условиях ее ведущим министрам Хёрду и Мейджору удастся более успешно преодолевать ее сопротивление назревшим шагам в европейской политике и смягчить стиль ее лидерства. Однако если такая возможность и была, то Тэтчер не воспользовалась или, возможно, не успела ею воспользоваться. Речь Хау, названная Хезелтайном "катализатором", равно как и давление со стороны противников Тэтчер, побудили его уже на следующий день отбросить колебания и заявить о выдвижении своей кандидатуры на пост лидера. Это было явным отступлением от его прежней позиции, но в сложившейся ситуации даже если б он и захотел воздержаться от борьбы, он вряд ли смог бы это сделать. Для его сторонников это было бы, как писал "Экономист", проявлением трусости [342] , и, зная, как изменчива бывает политическая фортуна, он решил, что настал час действовать. Риск поражения, на который он шел, был явно предпочтительнее риска упустить шанс и подорвать доверие к себе как к претенденту в будущем.
341
Sunday Times. 1990. Nov. 4. P. 14.
342
Economist. 1990. Nov. 17. P. 37.
В заявлении о выдвижении своей кандидатуры Хезелтайн заверил парламентариев-тори, что в случае победы он постарается преодолеть раскол партии по отношению к Европейскому сообществу, поддерживая прогресс в области интеграции и в то же время отстаивая право парламента на вето в отношении тех решений ЕС, которые будут вести к неприемлемой утрате суверенитета страны. Он также обещал осуществить "немедленный и функциональный пересмотр законодательства о подушном налоге",
343
Sunday Times. 1990. Nov. 18. P. 13.
Сознавая, что самой сложной его задачей является привлечение на свою сторону хотя бы части сторонников премьера, Хезелтайн постарался не выпячивать те положения своей программы, которые были абсолютно неприемлемы для тэтчеристского крыла партии и могли бы углубить раскол. Однако почти сразу же после выдвижения им своей кандидатуры и сама Тэтчер, и ее сторонники постарались "восполнить" то, о чем предпочел умолчать Хезелтайн. Оправившись от шока, вызванного выступлением Хау, они довольно быстро перешли в контрнаступление, обвинив претендента в стремлении возродить этатизацию экономики и корпоративную систему тесных консультаций и сотрудничества правительства с группами по интересам, т.е. прежде всего с ассоциациями бизнеса и профсоюзами. Как первое, так и второе было анафемой для истинных тэтчеристов, каковыми все еще оставалась значительная часть парламентариев-тори. И хотя то, что предлагал Хезелтайн в своих упоминавшихся выше работах менее всего было призывом "назад к Хиту" и его корпоративистской стратегии, противниками Хезелтайна было сделано все для того, чтобы представить его как деятеля, зовущего не вперед, а назад. Не обошлось и без явных перехлестов, которые играли скорее на руку Хезелтайну, поскольку позволяли ему и его сторонникам обвинить своих оппонентов в явной предвзятости и необъективности. Одним из таких "ляпов" было заявление Тэтчер, в котором она назвала его позицию "полусоциалистической" и осудила его как сторонника всего того, что тянуло страну вниз, как человека, считающего, что "у других все лучше", что "за границей трава зеленее". "Такие люди, - утверждала она, - не видят достоинств собственного народа и принижают его достижения... В случае победы Хезелтайн поставит под удар все то, за что я боролась" [344] . Иначе говоря, Хезелтайн был уже не просто соперником, его пытались представить в образе "врага", что, конечно же, не могло не возмутить не только его сторонников, но и многих умеренных тэтчеристов. Со своей стороны Хезелтайн продолжал вести свою "центристскую" линию и, несмотря на свойственную ему категоричность суждений, не опускался до резкостей и личных нападок на премьера.
344
Economist. 1990. Nov. 24. P. 36.
Такого рода тактика позволяла ему день за днем наращивать поддержку, чему в немалой степени способствовали результаты проводившихся в эти критические для судеб партии и ее лидеров дни опросов общественного мнения. Согласно этим опросам в случае победы Хезелтайна и отставки Тэтчер популярность партии возросла бы на 10-15% и значительный перевес лейбористов сменился бы перевесом тори [345] . Естественно, что для многих парламентариев, опасавшихся за свои места и за общий исход предстоящих в недалеком будущем выборов, результаты этих зондажей были весьма существенным аргументом против дальнейшего пребывания Тэтчер на посту лидера. Как выяснилось позднее, некоторые из голосовавших за Хезелтайна в первом туре делали это не ради последнего (его победа в этом туре практически исключалась), а для того, чтобы "свалить" Тэтчер и дать возможность вступить в борьбу другим претенденам, и прежде всего Дугласу Хёрду и Джону Мейджору. Оба они сразу после выступления Хезелтайна заявили о своей поддержке Тэтчер и осудили его демарш как несвоевременный и деструктивный.
345
Sunday Times. 1990. Nov. 18. P. 1.
Однако было очевидно, что, в случае если Тэтчер на каком-то этапе откажется от борьбы, либо оба они, либо кто-то из них обязательно выставит свою кандидатуру.
Результаты состоявшегося 20 ноября первого тура голосования, как и ожидалось многими, не дали определенного результата. Тэтчер набрала 204 голоса (из 372), всего на два голоса меньше, чем ей требовалось для победы. (Согласно утвержденным в 1975 г. правилам, чтобы победить в первом туре, претендент должен набрать не менее половины голосов плюс 15% от числа голосов своего ближайшего соперника. Сделано было это для того, чтобы преимущество лидера было достаточно весомым и чтобы избежать ситуации, чреватой расколом.)
Результат первого тура был сильнейшим ударом по престижу Тэтчер, ибо ее не поддержало 45% фракции. Для Хезелтайна же, получившего 152 голоса (16 парламентариев воздержались), такого рода результат, дававший ему возможность продолжать борьбу и, как казалось многим, достаточно реальные шансы на победу, был явным успехом. В то же время первый тур выборов не только наглядно продемонстрировал глубину раскола партии, но и сам явился катализатором этого раскола. Обнаружился весьма малоутешительный для большинства парламентариев факт, что Тэтчер, и Хезелтайн олицетворяют крайние позиции в партии и вряд ли кто-либо из них способен вывести ее из кризиса.
Можно лишь гадать, какими были бы результаты выборов, если бы Тэтчер в самый критический момент не была бы вынуждена покинуть Лондон, чтобы присутствовать на Совещании глав правительств-участниц Хельсинкского процесса в Париже. Возможно, что ей и удалось бы перетянуть на свою сторону кое-кого из тех 16 парламентариев, которые предпочли воздержаться. Но если б Тэтчер и победила, она стала бы во главе уже другой, расколотой партии, а не той, какой эта партия была даже до начала выборов. И вряд ли у нее были достаточно весомые шансы вновь сплотить ее воедино и привести к победе. Как заявил один парламентарий-тори, даже если б она получила необходимый минимум голосов, она была бы истекающим кровью "подранком" [346] .
346
Observer. 1990. Nov. 25. P. 8.