Тетива. О несходстве сходного
Шрифт:
Конец».
Роман окончен как был повторением эпиграфов. Эпиграфы начала говорили о прощении грехов.
Роман был начат четырьмя эпиграфами из Евангелия и кончен тоже цитатами из Евангелия: от Матфея – гл. 18, гл. 5 (стих 21–26), из этой же главы – стих 27–32 и 33–37, 38–42 и 43–48. Эти цитаты – пересказы, но в развернутом виде они заняли бы больше страницы.
Эпиграфы в начале романа и чтение Евангелия в конце как бы образуют круг, но судьба Нехлюдова вне этого круга и судьба Катюши прорвала этот круг.
Роль эпиграфов
Роман перестроен и сам себя опровергает, изменив значение судьбы Катюши – функцию героя. Решение есть, но оно основано на необходимости этого выхода, что обещано Толстым. «Чем кончится этот новый период его жизни, покажет будущее».
План книги был написан, но книга не была начата.
Первоначальный конфликт «кониевской» истории – будущего «Воскресения» – состоял в том, что богатый человек соблазняет бедную девушку и она становится проституткой. Случайно он оказывается присяжным заседателем на суде, когда судят эту женщину. Он раскаивается, женится на ней, и это его воскресение.
В ходе анализа Толстой видит, что дело не в проступке Нехлюдова и не в том, что женщина попала в публичный дом. Для него судьба Катюши становится фонарем – источником света, осуждающим всю жизнь современников Толстого. Это страшный суд.
Все остальные герои (кроме части революционеров), а это произошло бессознательно – не по воле Толстого – «тени». Из этих теней не воскресает, но выделяется только один Нехлюдов, понимающий неправомерность всей жизни, проституированность всего строя.
Чехов спорит с тем, что Толстой пытается кончить роман евангельскими изречениями, то есть оставляет все явления на месте. Он пишет в письме (28 января 1900 года): «Конца у повести нет, а то, что есть, нельзя назвать концом. Писать, писать, а потом взять и свалить все на текст из евангелия, – это уж очень по-богословски» [173] .
Толстой хотел воскресить одного Нехлюдова, вернее, Нехлюдова в браке с Катюшей. Но Катюша воскресает одна потому, что она уходит из мира Нехлюдова вместе с этапом.
173
А. П. Чехов, т. XVIII, с. 313.
Это конфликт жизни самого Льва Толстого: его он попытался разрешить бегством из дома.
Несколько кратких слов об антиромане
Кафка в антироманах стремится показать бессмысленность жизни в целом; в мире нет ничего живого или хотя бы понятного. Бессмыслен процесс, непонятна власть. Канцелярии и учреждения не имеют границ, – как будто бы разрушен кишечник и кал попал в брюшину. Бессмысленность стала тотальной. Мир замкнут, он – часы со стрелками, идущими по круто изогнутому циферблату. Такая гибель часов нарисована одним современным художником.
В фильме Феллини «Восемь с половиной» в самом начале показан городской туннель для автомобилей. Люди задыхаются за стеклами машин в перегаре бензина и свинцовых солей работающих вхолостую двигателей.
Мир пришел в противоречие с самим собой; и автомобиль и туннель созданы для
Герой хочет взлететь в небо, но друзья и продюсер ловят его арканом и тащат обратно в город.
Герой ищет выхода в крестьянской Италии, в католической Италии, в Италии Гарибальди.
Все разрушено.
Одна из любовных сцен фильма разыгрывается героем произведения – режиссером – для самого себя. Он создает устный сценарий неожиданного остраненного любовного сближения.
Все прямое, обычное исчерпано газетой и искусством прошлого.
Герои ленты разнообразны, но они все испуганы, они как будто предчувствуют гибель земли.
Главный герой – режиссер – ждет конца мира; он строит огромную декорацию макета космической ракеты, которая должна спасти, вознесясь над землей, группу избранных.
Ракета не взовьется, космического Арарата нет. Все это недосягаемое ничто, и фильм возвращает к самоповторению, народному цирку, к балагану, к старым условным героям, с которыми вместе проходит через кадры картины человек, недосоздавший свое произведение.
Рассказываю совсем о простых вещах. О том, что конструкция книг, конструкция старых, еще не книжных повествований зависит от путей человечества, зависит от того, куда оно стремится, чего оно добивается.
Мне приходится смотреть много лент с разными концами; встречался я в Италии со многими режиссерами. Однажды в траттории в Риме встретился с режиссером очень знаменитым. Он сказал, что в этот день писал, не зная, что я в Риме, о Маяковском, рассказывающем про мой путь. Видал много лент и знаю, как трудны их развязки: как они становятся все труднее, и те сомнения, которые высказывал Толстой в начале написания «Войны и мира», что ни смерть, ни свадьбы героев совсем не окончание романов; смерть одного из героев также не окончание произведения, потому что история переносится на жизнь других героев.
Видел две картины прекрасного режиссера Антониони. Один фильм «Затмение». Мужчина и женщина никак не могут выяснить свои отношения. Мы видим их вещи, удачи и неудачи банковских операций. Видим принятые и неисполненные решения: все кончается показом, как из большой бочки вытекла вода.
Но и это не самая печальная лента. У Антониони есть другая лента, очень знаменитая, – «Увеличение», или можно перевести ее название «Крупный план». Если попросту рассказать ее содержание, то оно вот такое; имейте в виду, что событийная тропа, по которой я вас проведу, ведет в тупик.
Молодой, очень способный фотограф ищет сенсации. Делает много снимков, заказчики требуют от него истории преступления: труп, фотографию с которого можно напечатать в газете.
Фотограф делает случайный снимок. Потом производит увеличение с этого снимка. Внезапно обнаруживается, что в саду, под деревьями, лежит труп: еще увеличение. Труп обнаружен. Потом появляется женщина, которая хочет купить фотографию. Мы видим, как организовывается похищение снимка. Все это довольно несвязно и очень трудно. Фотография похищена. Репортер идет на место, где был труп: трупа нет. Он ездит к друзьям, которые к нему хорошо относятся. Они заняты своими делами, которые в кино сейчас имеют короткое название «секс».