Тетрадь в клетку. Книга стихотворений

Улюкаев Алексей

«Страстей и горестей неделя…»

Страстей и горестей неделя, Напоминанье о кресте, Которым эры ныне делят На до и после. Тех страстей, Что призваны очистить души, Как чистит ржавчину наждак. А мы опять: чего б покушать, Как разговеется бедняк. Яйцо и есть нам Роза Мира — Начала и концы таит И

сотворённого кумира Несёт в Аид.

«Мать-мачеха – карикатура…»

Мать-мачеха – карикатура На жизнь в тюрьме и вне тюрьмы. Я падал на колени сдуру Перед желтком цветка. Увы! Национальную идею Не там искали и не так: Тут, на дворе тюремном, где я Ей кланяюсь за просто так, Мать-мачехе. И всем народом Не можем разделить ту связь: Одним лицом она свобода, Другим, точнее мордой, – в грязь.

«Понятно, что конец апреля…»

Понятно, что конец апреля: Мать-мачеха опять цветёт. Да, жёрнов хоть неспешно мелет, Муку хорошую даёт. А мyки – в прошлом, злом и зимнем. Оно пригвождено капелью, Как басурман – крестом и гимном. Мать-мачеха, конец апреля: Дыши, на то тебе мандат И выдан Росгидрометцентром, И ты, как дурень сельский, рад Обрывкам вечной киноленты.

«Скажи мне, сорная травинка…»

Скажи мне, сорная травинка, Какой судьбой, какими ветрами Занесена сюда, где ФСИНкса Окрест на много километров Владенья, где царит режим, Несовместимый с мирной жизнью? Смеются сорняки над ним, И я смеюсь, пока не брызнет Слеза, пока не жжёт глаза Мне немощь русского народа (Сентиментальность, что-то вроде), Не понимая ни аза В закономерностях природы.

«Мы отдаём ли в том отчёт…»

Мы отдаём ли в том отчёт, Что Человеческому Сыну, Не вылепленному из глины, Всё ж глиною забили рот? Нагорную впустив в пол-уха (В игольное ушко – верблюд), Апокрифические слухи Пускали в иудейский люд. Полюдье словно половодье Захлестывало Израиль. А речь его, как что-то вроде Бикфордова

шнура, фитиль, К пороховой ведущий бочке, Опасна. Посему Пилат (Шлем – как пожарный), говорят, Лил воду долго. (Авва, отче!) Вода спасает грешных чад. Неделя страсти человечьей. А бремя страсти не снести Ни чистым ангелам, ни нечисти. Мы видим станции в пути По этой Via Dolorosa, Где скорби протянулась нить. И мы отходим от наркоза И только начинаем жить.

«Листок, что от ветки на Марьиной роще…»

Листок, что от ветки на Марьиной роще В роддоме явился на свет, Летает по свету: то стонет, то ропщет, То бедам готовит ответ. Пусть будет их сотня, хоть чёрная стая, Хоть пеплом забьёт небосвод, Листок пригождается, где обитает, Где русский прижился народ. Листок, он не сдохнет – хоть толстый, хоть тощий, Пусть Ирод ведёт хоровод, Листок, что родился на Марьиной роще, Весь высохнет, но не умрёт.

«Зреет год, как помидор…»

Зреет год, как помидор, После Пасхи плод весомей. Календарь, до этих пор Тощий, тянет на два тома. Повернётся нужным боком К солнцу – и почти созрел. Но до истеченья срока Годности как будто цел Целый год, и жизнь, и вечность Без уныния и страха, Как Сын Человеческий В Пасху.

«Когда он шёл к Ершалаиму…»

Когда он шёл к Ершалаиму, Клонились ветви от листвы. Гонимые – всегда гонимы, Не защититься от молвы, Хулы, хвалы, дурного слова, Скрижалей, каменных на вид. Он шёл, клонились ветви снова Как извинения обид, Прошедших, будущих, всегдашних. С трудом даётся каждый шаг. Мне от увиденного страшно, От страха прячусь средь бумаг. Но как ни комбинируй строфы, Под форму подгоняя суть, В конце пути всегда Голгофа, И будет пройден скорбный путь.

«Будь академик или князь…»

Конец ознакомительного фрагмента.