Тётя Жанна
Шрифт:
– Ничего. Только то, что сказала. Ты сама себя мучаешь, словно получаешь от этого удовольствие, вместо того чтобы посмотреть на вещи прямо.
– Ты уверена, что не имела в виду совеем другое?
Признайся, Алиса тебе рассказала?
– Еще раз говорю – нет. Доктор Бернар тоже. И никто другой ничего мне не говорил. Просто я услышала запах твоего дыхания, когда ты утром открыла мне дверь своей комнаты, и все поняла.
– Я тебе противна?
– Нет.
– Почему?
– Я знаю, что это такое.
– Ты не считаешь, что я виновата?
– Нет.
– Я
– Всего лишь слабая.
– Я по-всякому пыталась. Бывало, не притрагивалась к нему несколько дней, неделю, иногда две. В такие периоды я специально делала так, чтобы дома вообще ничего не было, а на винный склад я старалась не ходить. Я больше так не могу, Жанна. Я дошла до края. Я ни на что не годна. Пользы от меня никакой. Я никому не нужна. Это я должна была умереть...
– Не говори так.
– Нет, нужно, чтобы я об этом сказала, потому что с самого утра меня мучает одна мысль. Я не спала ни минуты. Я слышала каждый звук. Я прислушивалась к твоим шагам. Все это время я думала об одном и том же, я задавалась одним и тем же вопросом. Ответь мне честно. Ты не видела его много лет, но он твой брат. Это моя вина, скажи? Он из-за меня это сделал? Прошу тебя, скажи мне. Жить с этой мыслью... это ужасно! Мне нужен кто-нибудь, кто простил бы меня...
– Ты полностью прощена.
– А ты, ты меня прощаешь?
– Мне не за что тебя прощать.
– Ты простишь меня от имени твоего брата?
– Я убеждена, что он никогда и не сердился на тебя.
Ведь это он, прежде чем уйти в мир иной, попросил у тебя прощения.
Она задумчиво прошептала:
– Это так!
Но в ней все так же продолжали биться разные мысли – то черные, то чуть светлее, и от этого она выглядела как человек, пугливо ищущий выход. Свет надежды горел в ней лишь несколько мгновений и, погаснув, оставил ее еще более подавленной, чем раньше.
– Это потому, что Робер был хорошим человеком. Но я-то вовсе не такая. Я пыталась. Я никогда не смогу. И поэтому не бросай меня, Жанна. Я не хочу одна оставаться в этом доме. Мне будет страшно от взглядов сына и дочери, когда они вернутся. Ты сама видела сегодня утром – у Алисы для меня нет ни слова сострадания. Их для меня никогда ни у кого не было.
О да, Робер! И он тоже устал. Вот что произошло, понимаешь ли ты? Он надеялся. Потом он понял, что ни к чему это не ведет, что ничего поделать нельзя, и замкнулся. В течение многих лет я видела, как он замыкается в себе все больше и больше. Ему случалось еще и посмеяться и пошутить, но только когда у нас были посторонние или когда он думал, что находится с детьми один. А еще он, одеваясь, мог невзначай напевать, но стоило мне в этот момент войти в комнату, как он снова принимал обычный отсутствующий вид.
– Ты просто вбила себе это в голову.
– Я могу почти точно сказать, когда это началось. Сразу же после смерти его отца, вот уже десять лет. Дети были маленькие, дело процветало. Мы зарабатывали много денег и именно тогда с радостью решились на перестройку
Но молния не попала в мост напротив дома, и снова послышался шум дождя. Они были совсем одни в ярко освещенной белой кухне, все остальное в доме тонуло в темноте; ни одной ни другой не приходило в голову перейти из кухни в какую-нибудь комнату.
– Раз уж я должна остаться здесь, мне нужно позвонить в «Золотое кольцо», чтобы их предупредить.
– Только не звони, пока не кончится гроза. Это слишком опасно.
– Я могла бы туда сбегать, когда все это кончится, и забрать свой чемодан.
Она сняла с крючка передник, который стал уже ее передником, и завязала его на себе.
– Что ты собираешься делать?
– Нужно приготовить обед.
– Для кого?
– Для тебя, для меня, для твоих детей, когда они вернутся.
– А если они вернутся поздно ночью?
Жанна не ответила и принялась за работу. Луиза продолжала стоять, облокотившись на раковину и чувствуя свою бесполезность перед снующей взад-вперед невесткой.
– Я не знаю, как ты делаешь.
– Как я делаю что?
Чего ради объяснять? Жанна и так поняла. А объяснить было бы нелегко. К тому же это заняло бы так много времени!
– Еще чашку кофе?
– Спасибо. Ты очень добра.
– Я не нашла в доме одну вещь: ящика для отходов.
Раньше он стоял во дворе, слева за дверью.
Луиза сделала два шага и потянула выдвижной ящик, отчего весьма совершенное устройство пришло в действие.
– Чем я могу тебе помочь? – спросила Луиза без особого, впрочем, энтузиазма.
– Ничем. Сиди. Гроза проходит.
– Ты думаешь?
– Она проходит. Я обещала служащему похоронного бюро позвонить сегодня вечером по поводу писем с извещениями. Список адресов ему нужен как можно раньше. Фамилии клиентов он возьмет завтра у бухгалтера. Этот служащий надеется получить у епископа разрешение на отпевание.
Луиза поняла не сразу. В те мгновения, когда она становилась подозрительной, ее зрачки сужались, как у кошки, и превращались в маленькие блестящие точки.
– А, да! Я и не подумала об этом.
Они обе не замечали, что мало-помалу природа успокаивалась вокруг них, ливень закончился, и только редкие капли дождя падали на землю; вечерняя тишина опускалась на кухню и весь дом.
Время от времени Жанна подходила к приоткрытой двери, чтобы послушать, не плачет ли ребенок.
IV
До дня похорон, состоявшихся в среду, новых кризисов у Луизы не было. Она, казалось, держалась настороже, как человек, принявший какое-то решение, и Жанна обратила внимание на то, что Луиза убрала отовсюду бутылки с вином, включая и бутылку с мадерой.
Когда дети в воскресенье вечером после грозы вернулись домой, сестра через полчаса после брата, их мать была настолько опустошена, что не прореагировала на их приезд и лишь разыграла в своем углу роль молчаливого наблюдателя.