Тётя Жанна

Сименон Жорж

Еще чуть-чуть – и, веселясь, они бы принялись за битье посуды.

Все это началось накануне после полудня, сразу же после разговора Жанны с племянником и племянницей. И даже этот разговор был отмечен налетом веселости, по крайней мере – облегчения. Луиза зря пугалась заранее, она пугалась всего. Жанна-то знала, что любая новость об изменениях, какой бы она ни была, будет воспринята подобно удачной находке, если не сказать – освобождению.

– Дом будет продан, – начала она разговор, разглядывая Анри и Мад.

– И где мы будем жить?

Мад тут же спросила:

– Вы

едете с нами?

Но вопрос был задан не потому, что ей этого хотелось. Может быть, она испытывала теперь некоторую боязнь иметь рядом с собой свидетеля – после того, что она наговорила.

– Я еще не знаю.

– Когда мы съезжаем?

– Вероятно, завтра. Это будет зависеть от вашей матери.

Дело в том, что Луиза, облачившись в глубокий траур, только что ушла из дома, чтобы нанести визит престарелой кузине, жившей недалеко от города.

– Мы никогда уже сюда не вернемся?

– Нет.

– Мы поедем в Париж?

– В Париж или Пуатье. Сегодня утром нотариус принес плохие новости. Вы разорены.

– А!

Это слово еще не означало для них что-то ощутимое.

– Все будет продано, кроме ваших личных вещей.

– Машина тоже?

– Машина тоже.

– Как мы будем переезжать?

– На поезде.

Они слушали ее с относительным интересом, когда она говорила им о наложении ареста на имущество, и, когда она уточнила, что у них больше нет денег, Анри сразу же заявил:

– Я пойду работать.

– Твоя мать рассчитывает на тебя. На Мад тоже.

– Я попытаюсь устроиться репортером. Можно собирать вещи?

Именно это их увлекало. Перерезать нить. Уехать. Они без всяких угрызений совести разорили бы этот дом в своем нетерпении тут же начать новую жизнь и ничего не оставить в старой.

– Мад, ты мне поможешь спустить сундуки?

– Спускайте их, если хотите, но оставьте в них место и для вещей вашей матери.

Возвратившаяся Луиза застала их за работой, и они, словно Луиза не знала этого, весело бросили ей:

– Мы уезжаем!

Анри стал настаивать:

– Едем в Париж, мама. Я хочу стать репортером, а в Париже у меня есть шанс попасть в газету.

– Мы едем в Пуатье.

– Почему?

– Потому что именно в Пуатье у нас будет жилье.

Она поднялась наверх, чтобы поставить в известность Жанну; Луиза тоже, казалось, порвала все связи с домом, по которому она уже разгуливала, как по чужому.

– В конце концов, видишь ли, мне повезло в том, что моя кузина Марта в глубине души восторгается тем, что произошло. Она никогда не любила Мартино. Это какаято старая распря между ним и ей, и она ощущает себя в некоторой степени победителем. «Я всегда это говорила твоему отцу! повторяла она. – Я знала, что все кончится таким образом». Благодаря этому я добилась даже большего, чем могла надеяться. Особенно тогда, когда я рассказала ей о второй семье Робера.

– Ты ей это рассказала?

Жанна понимала, что тут был свой расчет, своя дипломатия – именно для того, чтобы доставить дополнительное удовольствие старой даме и привести ее в наиболее благоприятное состояние духа.

– Она предложила мне квартиру, которая как раз

свободна, в одном из принадлежащих ей в Пуатье домов. Она владеет почти целой улицей. Это в рабочем квартале, около железнодорожного пути, но это лучше, чем ничего, а больше всего я боюсь остаться на улице.

– Ты должна будешь платить за квартиру?

– Лишь тогда, очевидно, когда я буду в состоянии это сделать.

– Она дала тебе денег?

– Немного.

Она не стала уточнять сколько, предпочтя оставить Жанну в неведении, и это значило, что она раздобыла больше, чем те несколько тысяч франков, на которые рассчитывала сегодня утром. Теперь это были ее собственные деньги, и она начинала их охранять.

– Дети, похоже, воспринимают все это почти весело.

– Они воображают, что это будет увеселительная прогулка, что-то вроде пикника. Анри жалеет только о машине.

– Ты приняла решение?

– Сначала нужно поговорить с доктором Бернаром.

– Когда он придет?

– Завтра утром.

– Я заявила кузине, что мы уедем завтра до полудня, чтобы не находиться здесь, когда придут ставить печати и пока новость не стала достоянием всего города. Пойду собирать вещи. Тебе ничего не нужно? Они трудились допоздна, и с улицы, вероятно, странно было видеть свет во всех окнах. Дезире уходила из дома на час по одному адресу, где требовалась кухарка; Дезире уже начала читать объявления.

– На новом месте я приступаю к работе послезавтра. Думаю, там не будет очень уж тяжело, хотя хозяйка почти глухая. Ты едешь с ними?

– Я не знаю, Дезире. Сейчас-то все горят энтузиазмом. Через два дня, когда придется чистить новое жилье, готовить еду, мыть посуду, они начнут смотреть друг на друга с презрением и ссориться. Я что-то не видела Алису и ее малыша.

– Мадам Серая Мышка тоже их искала. Алиса позвонила своему отцу. Он, должно быть, взял такси или нашел друга с машиной, потому что я слышала шум мотора. Он наверх не поднимался, ни с кем не говорил, и ждал у ворот, пока его дочка сама таскала свои вещи. Не думаю, чтобы она сказала кому-нибудь «до свидания». Одной меньше! Что тебе принести поесть? Закончив мыть посуду, Дезире снова пришла посидеть у изголовья Жанны, прежде чем улечься спать.

– Ноги очень болят?

– Когда они вытянуты и в тепле – нет. Я только чувствую их излишнюю тяжесть.

– Видать, раз у тебя нет сбережений или пенсии, тебе ничего не остается, кроме как ехать с ними. Но мне жаль тебя! Ты будешь хуже, чем служанка. Едва они оправятся, они повесят на тебя всю работу по дому, а если тебе случится опять заболеть, то заботиться о тебе никто не будет. Не говоря уж о том – насколько я смогла их понять, – что у них не задержится начать попрекать тебя каждым съеденным куском хлеба. Впрочем, так бывает всегда. Моя свекровь" прятавшая банкноты чуть ли не повсюду, знала, что делает: она не хотела зависеть ни от кого, и я не знаю, что бы с ней стало, не имей она приличную кубышку, поскольку ее муж все проел до своей смерти. Теперь она чувствовала себя с Жанной на равных и пользовалась этим. Они даже поменялись ролями, потому что более или менее обеспеченное будущее было у Дезире.