Тётя Жанна

Сименон Жорж

– Ты заплатила в отеле по счету?

– Нет еще; признаюсь, забыла об этом.

– Думаю, что на твоем месте я попробовала бы в конце концов попасть в какое-нибудь заведение. Есть ведь и такие, в которых очень неплохо. Дезире предпочла не произносить слова «приют».

– Там, по крайней мере, никому ничего не должна. Я не представляю тебя, работающей на других.

– Я подумаю об этом, Дезире.

– У тебя, должно быть, была необыкновенная жизнь, тебе довелось повидать виды.

– Да.

– Это правда, что Лоэ не был на тебе женат?

– Кто

тебе это сказал?

– Я слышала, как об этом говорили дети, и была очень удивлена. Они, вероятно, узнали это от матери.

– А та узнала от нотариуса Бижуа! – закончила Жанна. – Новости распространяются быстро. Это правда.

– Почему? Он не любил тебя? Я думала, вы жили вместе до самой его смерти.

– Мы жили вместе. Только он был уже женат.

– Он бросил свою жену? Почему?

– Он утверждал, что его женитьба была ошибкой. Он не придавал особого значения супружеству. Я тоже. Я убежала отсюда не для того, чтобы выйти замуж.

– Но, убегая, ты знала, что будешь жить с ним?

– Я убежала бы в любом случае.

– И чем ты занималась?

– Не имеет значения чем. Я хотела быть свободной женщиной. Я была гордой.

– Ты такая и сейчас, разве не так?

– Думаешь? Возможно. Гордая или смиренная. Может быть, это сводится к одному и тому же? Я встретила Лоэ, когда он проводил отпуск у своей тетки.

– Разве он не был намного старше тебя?

– Не намного. На десять лет. Он писал в газетах, интересовался кучей вещей. Он действительно был очень умным и образованным.

– А зачем вы уехали в Южную Америку?

– Это был отчаянный поступок. Как-то вечером в баре кто-то предложил ему поехать туда и взять на себя руководство газетой, которую некая группа экспортеров собиралась основать. Он ответил «да». Мы сели на пароход через неделю, имея денег только на то, чтобы заплатить за проезд, а должны мы были добраться до БуэносАйреса. Это тебя забавляет?

– Я представляла твою жизнь иначе.

– Было и хорошее и плохое. Эта газета так никогда и не появилась на свет, и мы какое-то время жили в грязном отеле, задаваясь вопросом, не должен ли консул вернуть нас на родину, потом Лоэ все-таки основал газету, политическую газету, а потом была история с пятнадцатью тысячами винтовок. Это прекрасная история, но было бы слишком долго рассказывать ее тебе во всех подробностях. В то время страны Южной Америки, а в каждой стране – различные партии, постоянно находились в поисках оружия, чтобы развязывать войны или устраивать государственные перевороты.

Это было прибыльное дело, но трудность состояла в том, чтобы выгрузить товар и доставить его покупателям. Кто-то, опять в баре, потому что большая часть нашего времени проходила в отелях и барах, рассказал Лоэ, что имеет пятнадцать тысяч винтовок на борту корабля, не знаю уж в каком порту, и обещал ему огромные комиссионные, если Лоэ удастся их продать.

Проблема заключалась в том, чтобы перевезти их из одного порта в другой, несмотря на запреты.

И вот мы начали продавать винтовки. Я говорю «мы», потому что мне часто приходилось играть

свою роль.

– Почему ты смеешься?

– Все было почти как в оперетте. Если глядеть издалека, это кажется забавным. Забавным и жалким. Эти винтовки, которых я никогда не видела, которые, может быть, вообще никогда не существовали, мы продали, не знаю уж сколько раз, самым различным группировкам. Мы говорили, что живем этими винтовками, причем иногда – роскошно. Корабль, на котором они находились, или считалось, что находятся, ходил под греческим флагом и долгое время сновал вдоль всего побережья, от Панамы до Огненной Земли, никогда не освобождаясь от своего груза.

Мы получали наши комиссионные, а в последний момент возникало препятствие – циклон, революция или полицейское расследование с установлением надзора.

– Лоэ это делал нарочно?

– Может быть. Министры и генералы принимали нас с большой помпой, а потом вдруг приходилось быстро менять климат. В конце концов пришлось покинуть и континент, где мы докатились бы до тюрьмы или же нас расстреляли бы за помощь мятежникам.

Мы отплыли в Гавану, и Лоэ с его представительной внешностью сумел произвести впечатление на французского посланника, и тот на какое-то время взял его под свое покровительство. Для всех окружающих я была мадам Лоэ. На этот раз речь шла о создании уже не газеты, а журнала, который занимался бы французской пропагандой на все страны Латинской Америки.

– Вы, должно быть, снова отправились в путь?

– В Каир, даже не забрав свои чемоданы, потому что мы остались должны в отеле, не помню уж за сколько недель.

– Ты не была несчастлива?

– Я же сама этого хотела.

– Ты все еще любила его?

Жанна посмотрела на нее, но прямо не ответила:

– Я так хорошо его знала! Я знала все его маленькие слабости, все подлости, и Бог знает, сколько у него их было!

– Ты говорила ему о них?

– Да.

– Вы ссорились?

– Почти каждую ночь. Потом он меня колотил.

– И ты позволяла ему это?

– Мне случалось выкладывать ему всю горькую правду, чтобы он меня поколотил.

– Не могу этого понять.

– Не имеет значения. Я убежала, не так ли? Не забывай – только по своей воле. И когда начинаешь кубарем катиться вниз, иногда бывает, что получаешь наслаждение, погрязнув во всем этом, и тогда нарочно идешь дальше и дальше.

– Немного похоже на то, как меня задаром наняли служанкой, хотя в этом не было никакой необходимости!

– Если тебе угодно.

– Ты не любила его, но ты шла за ним, ты слушалась его, как собака.

– Да. И мы пили вдвоем, особенно в последнее время нашей совместной жизни. Мы проводили большую часть ночи за выпивкой, а потом бранились. Он умер за три недели, от плеврита, в госпитале.

– Ничего тебе не оставив. И тогда ты нанялась к своим бельгийцам?

– Почти. Не сразу.

Она покраснела, не объясняя причины. Если она тогда испробовала какой-нибудь другой способ существования, то сейчас предпочитала не говорить о нем и не думать.