Тевтонский крест
Шрифт:
Бурцев заметил, что Аделаида вовсе не спешит забираться в повозку.
– В чем дело?
– Ты тоже ляжешь спать, Вацлав?
– Лягу, конечно.
– В повозке?
– Да, да. Не переживай, княжна. И не жди меня – устраивайся поудобнее. Поверь, в твоей телеге опасаться нечего. Все татары уже баиньки. Волки туда не залезут, да и крысы не доберутся. Спокойной ночи…
Ну, что еще?!
– Как ты собираешься спать, если у тебя нет меча?
– Гм… Я же сказал, здесь безопасно. Можно спокойно ложиться даже без оружия и…
– А что же тогда будет разделять наше ложе?
– Не
Бурцев удивленно захлопал глазами, а Аделаида вспыхнула так, что пунцовость ее лица можно было разглядеть даже в сгустившемся мраке.
Через несколько секунд Бурцеву пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не расхохотаться. Ну конечно! Аделаида успела начитаться рыцарских романов или наслушаться бредней трубадуров. Помнится, странствующие рыцари, вынужденные ночевать под открытым небом со спасенными в походах красавицами, клали обнаженный меч между собой и своей спутницей. И тем самым якобы блюли верность даме сердца, а заодно – невинность случайной попутчицы.
– Не боись, княжна, малолеток не обижаю! – усмехнулся Бурцев.
«Хотя не такая уж ты и малявка… – Он еще раз кинул взглядом вполне созревшие формы девушки, шределенно, барышня уже вышла из возраста лолит.
– Малолеток? – недоуменно переспросила полячка. – Это что?
– Ну, дети. Или почти дети.
– Мне уже семнадцать лет!
– Рад за тебя. И все-таки детское время кончилось. Лора спать.
– У тебя нет меча, Вацлав, – снова заупрямилась Аделаида. – И спать с тобой на одном ложе я не стану.
– Предлагаешь заночевать мне в снегу и грязи? Здорово придумала!
– У-те-бя-нет-ме-ча… – отчетливо, с артикуляцией логопеда, повторила полячка.
Ох уж этот дурацкий рыцарский обычай! Если изголодавшийся по женской ласке здоровый мужик или баба, годами томившаяся в застенках какого-нибудь злодея-чародея, изнывают от страсти, то какой прок от клинка, пусть даже с бритвенно-острым лезвием? Перемахнуть через него на другую половину ложа – дело нехитрое. А если, к примеру, благородного рыцаря вдруг угораздило освободить из сарацинского плена целый гарем, то каким количеством колющего оружия он должен запасаться на ночь, дабы огородить каждую красавицу? Вероятно, меч на ложе имел исключительно символическое значение. Но почему бы для подобного символа не приспособить какое-нибудь подручное средство? Кинжал Аделаиды или стрелу из ее колчана? Хотя нет, оружие пока лучше держать при себе, не оставлять в пределах досягаемости взбалмошной девчонки. Мало ли что ей почудится спросонья. Тут нужно что-нибудь побезопаснее.
Затащить в повозку корягу или сломанную ветку? Хм, сомнительное решение проблемы… Он осмотрел себя. А вот это, пожалуй, сгодится! Бурцев расстегнул пряжку ремня. Из него недавно вышла такая замечательная плеть. Теперь же у поясного кнута появится еще одно предназначение.
– Вот! – Он сунул ремень княжне под нос.
Аделаида испуганно отпрянула. Блин! Девочка превратно истолковала его жест!
– Не бойся, – поспешил успокоить ее Бурцев. – Лупить тебя я не собираюсь. Хоть и следовало бы… Это у нас будет вместо меча. Смотри…
Он забрался в повозку, наскоро соорудил из разбросанных шкур подобие постели. И положил ремень
– Это – твоя половина, это – моя.
Для пущей убедительности Бурцев бросил на свою территорию каску и броник.
– Все ясно?
Аделаида обреченно кивнула.
– Да, и еще… – Он задержался под пологом измедвежьей шкуры. – Ты случайно про башни перехода ничего не слышала?
– Башни перехода? А кто там томится? Знатные дамы?
Бурцев безнадежно махнул рукой:
– Все с тобой ясно, княжна. Ладно, проехали. Спи, знатная дама.
Уснула она сразу. Не снимая верхнего платья и зарывшись в импровизированное ложе с головой.
Бурцев тоже запахнулся в длинное теплое одеяло, как в бурку, уселся на слетевшее с оси колесо повозки, задумался, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к всхрапыванию лошадей.
Итак, судьба и магические пространственно-временные парадоксы древних башен перехода забросили его в Польшу тринадцатого века. И что он здесь имеет? Броник, каска, омоновский прикид, наручники в кармане, ремень на постели… Небогатый арсенал. Пожалуй, Аделаида права. Нужно в самое ближайшее время обзавестись каким-нибудь оружием посерьезнее резиновой дубинки и баллончика с «черемухой». Есть основания предполагать, что оружие это потребуется не только для того, чтобы разделять ложе со строптивой княжной. Времечко-то смутное, неспокойное. Татары, лиходеи-разбойники… Да и вообще бродить безоружным по раздробленным феодальным княжествам – затяжное самоубийство. Особенно в компании с такой важной персоной, как ее высочество.
Эх, Аделаида… Княжну без вооруженной охраны кнехтов наверняка начнет отлавливать каждый встречный-поперечный. Знатная кровь – она ведь чем хороша: за нее выкуп можно выручить неплохой. Или, на худой конец, потешиться вволю и потешить свое самолюбие. Пропадет девчонка одна, как пить дать, пропадет. Жалко… А его, чего доброго, совесть замучает: сначала спас, потом бросил загибаться. Нет, пока он не сдаст Аделаиду с рук на руки каким-нибудь родственникам или покровителям, с ней придется повозиться.
Бурцев хмыкнул. Кого он пытается обмануть? Дело-то в другом. Просто нравится ему эта полячка! Несмотря на все ее великосветские выкрутасы. Честно говоря, понравилась с самого начала – когда яростно отбивалась от вооруженного мужика в маске. А теперь все сильнее западала в душу. Вот уже и до ночных терзаний дошло. Еще втюриться не хватало! Впрочем, вероятность этого невелика. Скорее всего, стервозный характер знатной спутницы сведет на нет зарождающееся не к месту и не ко времени чувство. Что ж, в принципе, Бурцева это устраивало.
Глава 14
Он позволил себе прикорнуть перед самым рассветом. Долго боролся с сонливостью, но в конце концов сдался. После всего пережитого выдержать «собачью вахту», а потом спозаранку бодренько отправляться в опасный путь было все-таки выше его сил. В ОМОНе тоже не роботы служат.
Мелькнула мысль разбудить Аделаиду, но полячка так сладко посапывала где-то в глубине повозки, что Бурцев пожалел девчонку. Какой из нее сейчас часовой – тоже, небось, намаялась. Пусть уж отсыпается, благородная панночка, а свое отдежурит завтра.