Тевтонский крест
Шрифт:
Глава 48
… Новгородский князь Александр Ярославич, прозванный в народе Невским, долго еще смотрел с Вороньего Камня, как цепочка всадников двигалась по усеянному трупами льду Чудского озера. Отряд направлялся к немецкому берегу. У каждого – по две лошади в запасе. Над островерхими шлемами – копья и сигнальный бунчук, в ножнах – мечи и сабли. Луки в налучьях, стрелы – в колчанах. Щиты – на спинах, на седлах. Кольчуги, панцири… Кое у кого из седельных сумок торчали еще стволы и приклады…
А в обход озера ехал трофейный дракон-колесница
Горючего до Дерпта должно было хватить, а вот времени… Небольшие мелкие речушки они перескакивали вброд с ходу, взламывая и кроша гусеницами лед. На тех же, что поглубже, гитлеровцы уже навели переправы. Удобно…
Бурангул с Дмитрием порадовали. Порыскав дозорами по Соболицкому берегу вдоль Узмени, татары и новгородцы отыскали приметную колею – отчетливую, глубоко впечатавшуюся в снег. Не похоже было, чтобы здесь проезжали сани или телеги, а вот на следы автомобильных и мотоциклетных шин – очень даже смахивает. И следы эти должны указать кратчайший путь к Дерпту.
Сели на хвост фон Берберговой колонне они сразу. Помчали… Танк – впереди. За ним по умятому протекторами и гусеницами снегу едва поспевала конница. Всадники не жалели плетей и шпор, чуть ли не на ходу меняли загнанных лошадей на свежих. Но все равно время от времени экипажу «рыси» приходилось поджидать кавалерию.
Оглушенный лязгом и ревом, укачанный и растрясенный с непривычки, пан Освальд пользовался краткими остановками, чтобы добраться до люка, глотнуть воздуха и блевануть через борт. Крепенький китаец по-прежнему держался стойко. А Бурцев после каждой вынужденной остановки чуть не с кулаками набрасывался на пленного унтерштурмфюрера. И перепуганный эсэсовец вновь заставлял «рысь» шевелить гусеницами с рекордной для бронетанковой техники скоростью. В конце концов конная группа поддержки отстала всерьез и надолго. На равнину перед Дерптом немецкий танк вылетел в гордом одиночестве.
Сумерки уже сгустились. И над дерптским замком можно было разглядеть бледный лик луны. Полной луны, что открывает башням ариев дверь меж временами. До обратного цайтпрыжка оставалось… Сколько именно – думать об этом Бурцеву не хотелось.
Колея от автомобильных и мотоциклетных шин уходила за опущенный шлагбаум с массивными щитами-павезами, густо обмотанными «колючкой». Далее тянулась по огороженному забором, шипастой проволокой и минными полями пространству, в обход пустующей взлетно-посадочной полосы. Там, под одной из пулеметных вышек, и выстроилась как на параде вся авто-мотоколонна Фридриха фон Берберга.
Впереди – знаменитый «кюбельваген» – легковая рабочая лошадка Вермахта и войск СС, внедорожник, именуемый также «лоханкой» или «немецким верблюдом». Высокая подвеска, широкие, специально предназначенные для передвижения по бездорожью и сугробам шины, мягкий верх и запасное колесо на косом капоте. Позади – три «цундаппа» сопровождения.
Возле шлагбаума танку отчаянно махал флажками эсэсовец в каске и шинели. Рядом с сигнальщиком стоял изумленный офицер. Еще несколько человек с отвисшими автоматами и челюстями замерли у караульной будки. От казармы к КПП тоже бежали солдаты. Бежали в открытую – не боясь, не таясь, не прячась, не пригибаясь. Оружие у этих болталось за спиной. Пускать в ход его, похоже, не собирались.
Над небольшим окопчиком за караулкой поднялся гранатометчик. Заряженный фаустпатрон сиротливо лежал на бруствере у его ног. Из другого окопа, обложенного мешками с землей, с любопытством выглядывал огнеметчик. Труба ранцевого фламменверфера направлена в небо. Замечательно! Немцы удивлены, немцы озадачены, но пока принимают экипаж, укрывшийся за броней с фашистским крестом, за своих. Что ж, пусть это заблуждение продлится подольше. Пусть им только дадут подобраться поближе.
К счастью, строители цайткомандовской базы не предвидели возможности танковой атаки в тринадцатом веке и не обезопасили подъезды к лагерю ни надолбами, ни ежами, ни противотанковыми минами. «Рысь» беспрепятственно приближалась к шлагбауму.
Бурцев прильнул к перископу, вцепился в пулемет, крикнул Майху:
– Чего хочет этот с флажками?..
– Приказывает остановиться.
Остановиться? А собственно, почему бы и нет? Подыграем фашикам.
– Ладно, притормози. И лезь в люк. Скажешь, что танк подбили… подбили красноармейцы отряда особого назначения, переброшенного в прошлое. Скажешь, весь экипаж погиб, но тебе удалось вывести машину из-под обстрела. Требуй немедленной встречи с фон Бербергом. Обещай сообщить ему важные сведения. Постарайся выяснить, где находится сейчас ваш штандартенфюрер. Только учти: попробуешь выскочить из танка или вякнешь лишнее – пристрелю, – Бурцев тряхнул «шмайсером» над ухом пленника.
Унтерштурмфюрер – бледный, напуганный – заглушил двигатель метрах в четырех-пяти от шлагбаума. Нормалек… Люди у караулки не попадали в непростреливаемую мертвую зону, а переговоры с ними вести уже можно. Отто протиснулся к люку. Откинул крышку. Высунул голову. Начал перекрикиваться с офицером.
Бурцев, Освальд и Сыма Цзян, затаив дыхание, слушали, как гитлеровцы обмениваются «хайля-ми». Добжиньский рыцарь осторожно извлекал из ножен клинок. С многолетней привычкой обнажать оружие при малейшей опасности поляк не смог совладать даже в танке. Ладно, хрен с ним, лишь бы не поранил никого мечом в этой теснотище да вел себя тихо…
«Шмайсер» Бурцева упирался в поясницу пленника. Нажать разок на курок – и позвоночник перебит. Майх все понимал и врал послушно, что приказано. К офицеру он обращался «хэр обер-штурмфюрер». Значит, у шлагбаума дежурит птица поважнее пленного танкиста-летехи. Обер-штурмфюрер – это уже что-то вроде старшего лейтенанта. Но вот насколько проницательным окажется эсэсовский старлей?
Открытый люк и дыра, прожженная в броне гранатой, позволяла слышать каждое слово, а Бурцев в достаточной мере владел немецким, чтобы уловить смысл беседы.